Инь и ян (черная версия)

«Инь и ян» – это театральный эксперимент. Один и тот же сюжет изложен в двух версиях, внешне похожих одна на другую, но принадлежащих к двум совершенно разным мирам. По форме это детектив, расследование ведет великий сыщик Эраст Фандорин, которому помогает его верный слуга Маса. Пьеса была написана автором специально для режиссера Алексея Бородина (Российский академический молодежный театр).

Действующие лица

Эраст Петрович Фандорин, чиновник особых поручений при московском генерал-губернаторе.
Маса, камердинер Фандорина.
Ян Казимирович Борецкий, недоучившийся студент.
Инга Станиславовна Борецкая, его кузина.
Казимир Иосифович Борецкий, отец Яна.
Станислав Иосифович Борецкий, отец Инги.
Лидия Анатольевна Борецкая, жена Станислава Иосифовича, мать Инги.
Роберт Андреевич Диксон, домашний врач.
Степан Степанович Слюньков, нотариус.
Фаддей Поликарпович, камердинер покойного хозяина усадьбы.
Аркаша, лакей.
Глаша, горничная.
Белый кролик

Действие происходит в 1882 году в подмосковной усадьбе покойного Сигизмунда Борецкого.

Первое действие

1. Влюбленные

Сцена разделена перегородкой, причём часть, что находится слева (она вдвое шире правой), закрыта занавесом, а правая часть открыта. Вдали погромыхивает приближающаяся гроза.
Справа из-за кулис выходит Инга, прижимая к груди чёрного кролика. За ней следом выходит Ян. Он в клеёнчатом фартуке по-верх студенческой тужурки.
ЯН: Инга, отдай животное!
ИНГА: Как бы не так. Ты будешь мучить бедняжку. (Целует кролика.)
ЯН: Такое у меня ремесло – мучить животных, чтоб избавить от мук человечество. Знаешь, сколько людей ежегодно умирает от столбняка?
ИНГА: Знаю, ты уже говорил. И я нисколько не сомневаюсь, что ты победишь эту свою столбнячную бациллу... Как её...
ЯН: Бацилла Николайера.
ИНГА: Победишь своего Николайера, спасёшь человечество от столбняка, и тебе поставят памятник. Но в чём виноват этот пуши-стый, этот ушастый? (Снова целует кролика.) И чего стоит спасение человечества, если для этого пришлось замучить маленького кроли-ка?
ЯН: Это из Достоевского? Не по моей части. Я рационалист, а не моралист. Пожертвовать несколькими кроликами ради того, чтобы спасти тысячи людей – это рационально. Смотри. (Достаёт из кар-мана футляр, из него изрядного размера шприц.) Вот она, столбняч-ная бацилла. Эта коварная убийца проникает в кровь через пустяко-вую ранку и вызывает страшную, мучительную смерть. Я уверен, что антитоксин можно добыть из сыворотки крови иммунизирован-ного кролика! Может быть, именно этот экземпляр даст мне ключ!
Хочет забрать кролика, Инга не выпускает, и они застывают в этом полуобъятъи.
ИНГА: ...Ян, ты одержимый. Даже сюда привёз клетку с кроли-ками. Это в дом покойника!
ЯН: Здесь замечательное электрическое освещение, можно рабо-тать ночью. А дядя Сигизмунд тоже был в некотором роде учёный. Он не обидится.
ИНГА: Я знаю, он вызывал тебя незадолго до смерти. О чём вы говорили?
ЯН: Расспрашивал о моих экспериментах.
ИНГА: Как это замечательно! Наверное, решил оставить тебе де-нег на исследования!
ЯН: Если и так, что проку? Мне до совершеннолетия ещё семь месяцев. Опекуном станет папаша, он все денежки в два счёта спус-тит, ты его знаешь. И дядя Сигизмунд это тоже знал. Нет уж, люби-мая племянница у него была ты, тебе всё и достанется.
ИНГА: Мне не нужно богатства. Я просила дядю не унижать мо-ей любви к нему, завещать какую-нибудь безделицу на добрую па-мять – и только.
ЯН: Душещипательные мерихлюндии. Чёрт, мне бы хоть тысячу рублей! Я бы снял настоящую лабораторию, купил швейцарское оборудование... Пойми ты, я в двух шагах от великого открытия! Если мне удастся... Ух, если мне удастся одолеть бациллу Николай-ера! Недоучившийся студент открыл противостолбнячный антиток-син! Представляешь?
ИНГА: Я верю в тебя, ты гений! Но ты как малый ребенок, ты без меня пропадёшь. Мы обязательно поженимся. Пускай мои роди-тели против, пускай церковь не позволяет венчать двоюродных – всё равно, мы непременно будем вместе.
ЯН (рассеянно): Да, ерунда. Мы уедем в Америку. Что нам цер-ковь?
ИНГА: Нет, я хочу, чтобы всё было по-настоящему. Держи свой «экземпляр» и пойдём. Все уже в гостиной, сейчас будут читать за-вещание. Идём же! Не то опоздаем!
ЯН: Да пропади они пропадом со своим завещанием!
ИНГА: Глупый, ты ничего не понимаешь в практических делах. Твой антитоксин то ли до-будется, то ли нет. А вот если дядюшка оставил состояние тебе, мы сможем обвенчаться и без бациллы. Па-па сразу подобреет. Напишет архиепископу, и тот даст разрешение на брак.
ЯН: Иди, коли тебе интересно. А мне противно зависеть от ка-призов богатого сумасброда. Да и на папашу моего драгоценного лишний раз любоваться неохота. (Кролику.) Пойдём-ка, лучше, брат, поработаем.
ИНГА: Милый, ну пожалуйста... (Гладит его по щеке. Ян по-правляет очки.) Идём! От этого зависит наше будущее.
Тянет его за собой. Ян неохотно идёт, прижимая к груди кроли-ка.

2. Онемели
Занавес открывается слева и закрывается справа. Видно гости-ную. За окнами темно, время от времени полыхают зарницы. Во-шедшие Ян и Инга застают немую сцену: все, кто находится в гостиной, застыли на месте.
Нотариус Степан Степанович Слюньков, лысый, с седым венчи-ком волос, стоит посередине комнаты, держит в руках листок – он единственный, кто не проявляет никаких эмоций. Прочие окоченели от изумления, всяк по своему. Казимир Иосифович Борецкий (отец Яна) удручён и потрясён. Станислав Иосифович и Лидия Анатольевна Борецкие (родители Инги) не верят своему счастью. Доктор Диксон развёл руками и вытаращил глаза. У дверей стоят слуги: Фаддей, Аркаша, Глаша. Фаддей неодобрительно наклонил голову. Аркаша разинул рот. Глаша испуганно прикрыла губки ладо-нью.
Ян и Инга тоже изумлены, переглядываются.
ЯН: Это что ещё за немая сцена?
Застывшие фигуры оживают.
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Убит! Раздавлен пятою судьбы! Как червь! Ян, сын мой, мы погибли!
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Инга! Ангел мой! Это сон! Чудесный сон!
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ (вытирая лоб платком): Уф, даже в жар кинуло! С одной стороны, это, конечно, обидно – так обой-тись с родным братом, то есть, собственно, с обоими братьями... Но, с другой стороны, это его право.
ДОКТОР ДИКСОН: It's unbelievable... Прошу вас, sir... сударь, прочтите ещё раз!
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА и СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Да-да, пожалуйста! Прочтите снова!
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Вот именно, снова! Проклятье! Когда я трезв, ничего не соображаю... Какой, к чёртову дедушке веер? Ян, где моя фляжечка? Отдай!
ЯН: Когда уедем, не раньше. Кто клятву давал? Я только на этом условии с вами и поехал...
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Изверг, отцеубийца! Один глоточек коньячку! Ведь гибель последней надежды!
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Помолчи, Казимир! Читайте!
СЛЮНЬКОВ (читает): «Сего тридцатого августа 1882 года, на-ходясь в здравом уме и трезвой памяти, я, Сигизмунд Иосифович Борецкий, в присутствии нотариуса Степана Степановича Слюнько-ва...» (кланяется и вскрикивает, хватаясь за поясницу). Проклятая поясница! «...Слюнькова объявляю мою последнюю волю касатель-но принадлежащего мне...»
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Ах нет! Не нужно всё. Только самый конец.
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Да, последнее предложение.
СЛЮНЬКОВ: Извольте. Вот: «...Всё вышеперечисленное дви-жимое и недвижимое имущество, равно как и вклады в «Русско-Азиатском банке» и банке «Кредит Лионнэз», завещаю моей племяннице Инге Станиславовне Борецкой...»
ИНГА (пронзительно): Я же его просила!
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Господи! Да святится имя Твое!
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Зачем девочке, почти ребенку, та-кое состояние? Душенька, ты и распорядиться им не сможешь.
ИНГА: Ничего, папенька мне уже 21 год, я совершеннолетняя. А что там дальше?
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Да-да, самый-то конец. Может, я не-допонял? Ян, слушай!
СЛЮНЬКОВ (читает дальше): «...моему племяннику Яну Кази-мировичу Борецкому завещаю свой бумажный веер, который пере-даю на ответственное хранение в нотариальную контору «Слюнь-ков и Слюньков». Далее только число и подпись. ДИКСОН: It's in-credible! Absolutely incredible! Я лечил этот человек три месяца! Хоть бы мелочь завещал! Out of common decency!
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Если б вы, доктор, его вылечили – тогда другое дело, а так за что вам? Он и мне-то, брату любимому, согбенному под ударами судьбы, ни шиша не пожаловал... Над пле-мянником, несчастным юношей, жестоко поглумился. Бумажный веер, каково? Ян, сынок, принеси фляжечку... Плохо мне...
ЯН: Да ну вас к чёрту, старый вы пьяница! Что я здесь время те-ряю! (Хочет уйти.)
ИНГА: Постой! Не уходи! Про веер это не просто так! Здесь ка-кая-то тайна!
ЯН: Не тайна, а насмешка! Будь прокляты толстосумы, изде-вающиеся над людьми!
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Но как же... Это несправедливо! Я нищ, кругом в долгах! А Стасик и без того богат!
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Не богат, а состоятелен. Это наша Инга теперь миллионщица. (С чувством, обращаясь к висящему на стене портрету). Сигизмунд, я всю жизнь завидовал тебе. Твоей хватке, твоей неукротимой энергии. Прости меня! Да будет земля тебе пухом!
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Каким еще пухом! Я только давеча, на прошлой неделе, занял пять тысяч... Надеялся выплатить из на-следства!
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Что ж, мне жаль твоего кредитора. Глупый человек, нашёл, кому одалживать.
Казимир Иосифович внезапно разражается истерическим хохо-том и никак не может остановиться.
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Ой... Ой, Стаська... Тут ты прав... Прав, как никогда!
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ (брезгливо отвернувшись): Скажи-те, господин... э-э... Слюньков, а когда моя дочь сможет вступить, так сказать, в права наследования? Она слишком юна и неопытна, чтобы самой разобраться в подобных вещах...
ДИКСОН (перебивает): Господа, господа! А веер?
ИНГА: В самом деле! У дяди была великолепная коллекция вос-точных раритетов. Может быть, этот веер представляет какую-нибудь невероятную ценность?
ЯН: Бумажный-то?
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Да! Где наш веер?.. Бу... (всхлипыва-ет) бумажный...
СЛЮНЬКОВ: Я уполномочен сообщить вам, что указанный в за-вещании предмет действительно был передан мне завещателем и, согласно полученным инструкциям, доставлен сюда, в подмосковное имение усопшего. Однако...
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Какое ещё «однако»? Где наше на-следство?
СЛЮНЬКОВ: Честно говоря, я пребываю в некотором затрудне-нии... Видите ли, в инструкции сказано, что означенный предмет должен быть передан наследнику в присутствии одного человека, некоего Фандорина Эраста Петровича, который сделает необходи-мые разъяснения...
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Фандорин? Не тот ли это молодой че-ловек, о котором говорили в салоне у Одинцовой?
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Да, вне всякого сомнения. Он ведь недавно вернулся с Востока. И Сигизмунд тоже много времени про-вёл в Китае и Японии.
ДИКСОН: Что за господин Фандорин?
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Чиновник, состоящий при его сия-тельстве московском генерал-губернаторе. Молодой, но очень на виду.
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Рассказывают, будто бы после какой-то трагической истории он долго жил на востоке и превратился в совершенного азиата!
ЯН: Ну и где он, ваш азиат? (Нотариусу.) Вы ему писали?
СЛЮНЬКОВ: Разумеется. И получил уверение, что господин Фандорин приедет. Однако коляска, отправленная к московскому поезду ещё утром, не вернулась, а теперь уже вечер...
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Фаддей, кто поехал к поезду?
ФАДДЕЙ: Это я, ваше превосходительство, не могу знать. Я при барине-покойнике в камердинерах состоял. А про лошадей ничего не знаю, не моя плепорция. Если насчет провизии распорядиться или счета проверить, прислугу нанять либо уволить, это ко мне. И чтоб порядок в доме был, это тоже я...
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Ну хорошо, хорошо! А по лоша-дям у вас тут кто?
ФАДДЕЙ: Это смотря по каким лошадям. Если по барским – од-но, по хозяйственным – другое.
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ (теряя терпение): На которых по-ехали встречать господина Фандорина?
ФАДДЕЙ: На барских. Он же барин. Это вот по Аркашиной час-ти.
АРКАША (кланяясь): Так точно, по моей-с. Я при почившем на-шем благодетеле в лакеях состоял-с, для всякой личной и даже кон-фидансной надобности. И насчёт экипажей, и в смысле гардероба, и гигиены организма – всё я-с, потому как специально обучен и все сии премудрости превзошёл.
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: До чего ж вы все говорливы! Если ты «насчёт экипажей», то почему не поехал встречать?
АРКАША: Как можно-с? Столько дорогих гостей. Одному Фад-дей Поликарпычу с Глафирой не управиться. Я кучера Митяя сна-рядил. Он хоть человек глупый, даже, антр-ну, полный дубина-с, но до станции, надо думать, не заплутает.
Горничная Глаша прыскает.
ЯН: Значит, не приехал ваш «азиат». А дубина Митяй, чем об-ратно воротиться, будет теперь до скончания века на станции си-деть.
АРКАША: Это очень возможно-с, потому совсем глупый чело-век.
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Ну так и бес с ними, с разъяснения-ми. Дайте посмотреть, что за предмет достался моему сиротинушке.
ЯН: Да, давайте поскорей кончим с этим балаганом.
СЛЮНЬКОВ: Я должен следовать полученной инструкции, но раз господин Фандорин не приехал... И если такова воля наследни-ка...
ЯН: Такова, такова. Давайте веер, где он у вас?
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Ян, принеси коньячку, душа горит!
Ян делает вид, что не слышит.
СЛЮНЬКОВ: Как угодно. (Слугам.) Внесите!
Фаддей и Ар каша выходят и тут же возвращаются, с трудом неся большой сундук.
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Ничего себе веер!
СЛЮНЬКОВ: Ключи должны находиться у камердинера покой-ного.
Фаддей торжественно снимает с шеи и показывает всем коль-цо с ключами. Передаёт его Слюнькову. Все, затаив дыхание, на-блюдают за действиями нотариуса. Он отпирает сундук, подаёт знак слугам. Они вынимают из сундука металлический несгораемый ящик. Нотариус открывает один за другим три замка, каждый своим ключом. Из ящика извлекает длинную узкую шкатулку. Из шкатулки нечто, обёрнутое узорчатым шёлком. Внутри – картон-ный футляр. Из футляра, наконец, появляется сам веер. Он боль-шой, надорванный в нескольких местах. С одной стороны чёрный, с другой белый. На белой стороне китайский иероглиф «солнце», на чёрной – иероглиф «луна».
СЛЮНЬКОВ: Вот... Прошу...
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ (принимая и растерянно разглядывая веер): Драньё какое-то! Ему красная цена полтинник!
ФАДДЕЙ: И то – страмота. Нехорошо. Я сколько разов говорил барину – дайте починю. Картоночку аккуратненько снять, папирос-ной бумажкой подклеить, и будет вещь. Хошь – на стенку вешай, хошь – личность обмахивай. А они только ругались, дурнем старым обзывали. Руки сулились оборвать... (Бормочет что-то и дальше, но его уже никто не слушает.)
ДИКСОН: Позвольте-ка... Я немножко разбираюсь в таких ве-щах... О, сударь, вы не правы. Это старинная вещь. Любитель вос-точной antique даст хорошие деньги. Думаю, рублей пятьсот, а то и тысячу.
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Тысячу рублей? За это? И вы знаете таких идиотов?
ЯН: Папаша, тут не место и не время для торговых сделок.
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Помолчи, ты ничего не понимаешь в коммерции. Ты несовершеннолетний. Я как опекун должен позабо-титься о твоих интересах. Тысячу рублей я помещу в банк, под про-центы... Сам спасибо скажешь. Потом, когда вступишь в эти... в права наследства. Лучши сходи за коньяком. Полцарства, то бишь полвеера за мою фляжечку!
ДИКСОН: Как врач, скажу: немного alcohol вредить не может.
ЯН: Отец, веер завещан мне!
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Не мешай, я действую в твоих же ин-тересах. Ну же, неси коньяк!
ЯН: Как вы мне надоели! Да хоть до смерти упейтесь, мне-то что!
Сердито идёт к выходу.
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ (ему вслед): Сын мой, золотое сердце! И лимончик! У меня там на блюдечке ломтики порезаны! (Диксону.) Так знаете идиота или нет?
ДИКСОН: Одного collectioner знаю, в Москве. Могу пробовать.
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Буду нижайше признателен! Тысяча рублей меня, знаете ли, очень бы... И вам процентиков десять дам, слово дворянина!
ДИКСОН (продолжая рассматривать веер): Я врач, а не комис-сионер. Всё, что даст мой знакомый, достанется вам. А вещь, я смотрю, в самом деле интересная. Who knows, может быть, удастся получить больше.
Возвращается Ян. Он уже без кролика, несёт плоскую стеклян-ную флягу.
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Так забирайте его! Покажите вашему коллекционеру. Верю вам, как сыну благородного Альбиона, что не обманете несчастного мизерабля! Янчик! Дай, дай её сюда! (Жадно хватает у сына флягу.) А лимончик? Про лимончик забыл?
ЯН: Вылакаете и без лимончика. Казимир Иосифович пьёт.
ЯН (отходя к Инге): Последние мозги пропивает! А достоинство давно уж пропил! Сейчас налижется, ему в последнее время двух капель довольно, и начнёт паясничать!
ИНГА: Не начнёт. Положись на меня. Инга подходит к дяде, ласково забирает у него флягу и веер, кладёт флягу на стол, веер остаётся у неё в руке.
ИНГА: Дядя Казик... Помните, я когда-то вас так называла?
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Как же, помню... А себя называла «Инь», не могла «Инга» выговорить. Ты и в семь лет была роковая женщина, а теперь и вовсе – смотреть больно. Бедные мои глаза! Слепнут от такой красоты. (Делает попытку дотянуться до фляги, но Инга не даёт. Дядя целует ей ручку, снова пробует цапнуть фля-гу, и опять безуспешно.) Вся в маменьку! Та была крррасавица – сердце замирало. Да и сейчас ещё оч-чень даже... (Подмигивает Ли-дии Анатольевне и посылает ей воздушный поцелуй.)
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Станислав! Огради меня от компли-ментов этого фигляра!
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Казимир! Я выставлю тебя за по-рог!
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: О! О! Уже вступил в права наследст-ва! Ты родного брата ещё собаками затрави!
ИНГА: Дядя Казик, ну что вы! Поместье это теперь моё, а я вам всегда рада. Мы все родные, все друг друга любим. Но зачем вы дразните маму? (Разворачивает веер наполовину, шутливо бьёт дядю чёрной стороной по плечу.)
За окном близкий раскат грома, вспышка.
Казимир Борецкий вдруг хватается за горло, выпучивает глаза, из его груди вырывается хрип. Он падает. Инга пронзительно вскрикивает. К нему бросаются, поднимают. Слышен звон дверно-го колокольчика – никто не обращает внимания, кроме Фаддея. Он оборачивается на звук, выходит.
ДИКСОН: Похоже на удар!
Казимира Иосифовича относят и усаживают в кресло, находя-щееся в глубине сцены, у окна.
ДИКСОН (проверяя пульс): Oh my God... Мёртв!
Звучит МТЗ .
Лидия Анатольевна вскрикивает. Глаша с визгом отскакивает от мертвеца. Инга явно потрясена. Бросает веер на стол, присое-диняется к остальным. Все суетятся, мечутся. Диксон и Ян скло-нились над умершим.
ЯН (поднимает отцу веко): Коллега, по-вашему, это insultus apo-plecticus?
ДИКСОН: Judging by symptoms скорее, infarctus miocarde, колле-га.
ЯН: Бедный старый шут...
ИНГА: Не сейчас, Ян! Хоть сейчас так не говори!
Входит Фаддей.
ФАДДЕЙ (зычно): Чиновник особых поручений при генерал-губернаторе господин Фандорин!
Не сговариваясь, все встают так, что заслоняют кресло с мертвецом, будто застигнутые на месте преступления, и разом поворачиваются к двери.
Вновь происходит подобие немой сцены.
3. Явление героя
Въезжает Фандорин на кресле-каталке. Он в чёрном сюртуке, цилиндре, одна нога закована в гипс.
ФАНДОРИН: Господа, прошу п-простить за опоздание.
Снимает цилиндр, передаёт Фаддею, слегка кланяется.
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Ах да, инструкция! Последняя во-ля Сигизмунда!
В группе застывших движение.
СЛЮНЬКОВ: Эраст Петрович, что с вами? Мы ждали вас утром.
ФАНДОРИН: Я и приехал утром, московским поездом. Прошу извинить за вид. В дрожках переломилась ось. Кучер сильно рас-шибся. Я вот тоже п-пострадал, сломана нога. В больнице не на-шлось костылей, только кресло на колесиках. Один лишь мой слуга остался невредим – прыгуч, как мячик. (Оборачивается, повышает голос.) Маса, доко да?
Входит Маса с саквояжем в руке. Он одет в смешанном евро-пейско-японском стиле: например, чёрное кимоно в сочетании с шляпой-канотье.
МАСА (ставя саквояж и церемонно кланяясь)'. Господа, добрый день.
ИНГА: Здравствуйте. Вы, должно быть, китаец?
МАСА (Фандорину): Ано ката ва нани-о иима-сита ка?
ФАНДОРИН: Нет, сударыня. Маса – японец. Он не очень хоро-шо понимает по-русски. Ещё не выучился, но старается. Каждый день выписывает из словаря по двадцать русских слов, но пока до-шёл только до б-буквы «Д».
МАСА: Доворьно дурацкая дорога. Борьшие буераки. Дрозьки дрянь. (Снова кланяется. Косится на Глашу. Вдруг показывает фо-кус – хорошо бы, не такой, как в Белой версии.)
ФАНДОРИН: Маса, ямэтэ окэ! Извините, господа. Маса в по-следнее время увлекается фокусами. (Замечает веер на столе, подъезжает.) Невероятно! Всё-таки раздобыл! Настырный был господин – ох, ради бога, п-простите.
МАСА: Хо! Хонто дэсьта! Данна, инъё-но-сэн-су! (Молитвенно складывает руки, кланяется ещё ниже.)
В группе стоящих у кресла шевеление: пользуясь тем, что Фан-дорин и Маса поглощены созерцанием веера, они переглядываются, как бы безмолвно дискутируя, следует ли обратить внимание чи-новника на мертвеца. Нотариус жестом показывает: не сейчас, позже.
СЛЮНЬКОВ: Господин Фандорин, покойный Сигизмунд Иоси-фович просил вас прибыть сюда в этот печальный день чтобы, так сказать, разрешить законное недоумение наследников относительно этого странного предмета.
ФАНДОРИН: Ах, вот оно что. А я, признаться, не мог понять... Мы ведь с господином Борецким почти незнакомы. Виделись всего однажды. Это было ровно год назад.
ЯН: Но год назад дядя был в Японии.
ФАНДОРИН (всё ещё поглощённый созерцанием веера): Я, пред-ставьте, тоже. Служил в д-дипломатическом представительстве. Имел с господином Борецким один любопытнейший разговор. Ка-жется, он был коллекционером, причём из страстных?
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: О да! Сигизмунд был большим ори-гиналом. Он нажил миллионы на железных дорогах, но столько тра-тил на свои причуды! Ещё неизвестно, много ли денег после него осталось.
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ (поспешно): Разумеется, брат имел полное право распоряжаться капиталом по собственному усмотре-нию.
ЯН: Так что у вас с ним был за разговор?
ФАНДОРИН: В Иокогаму он приплыл из Китая. Долго искал там эту реликвию и выяснил, что она ещё триста лет назад попала в Японию, хранится в одном монастыре. Ко мне господин Борецкий обратился по совету нашего посланника. Видите ли, я в посольстве слыл совершенно объяпонившимся субъектом. У меня и в самом деле имелись обширные знакомства в т-туземных кругах. Знал я и настоятеля того монастыря. Меня поразила ажитация, в которой пребывал господин Борецкий. Когда он говорил о веере, у него дрожал голос. В Китае он приобрёл свиток – святыню, имеющую для монастыря огромную ценность. Господин Борецкий надеялся, что монахи согласятся обменять веер на свиток. Я написал отцу на-стоятелю рекомендательное письмо. Вижу, что обмен состоялся.
ЯН: Да что в этом веере такого ценного? Очень древний?
ФАНДОРИН: Да. Но дело не только в этом. Этот веер, видите ли, волшебный.
Звучит МТВ .
ИНГА: По какому-нибудь преданию, да?
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Волшебный? В самом деле?
Все приближаются к столу.
ФАНДОРИН: Да, сударыня. Разумеется, по преданию. Вы позво-лите? (Осторожно берёт веер, разворачивает. Читает иероглиф с чёрной стороны.) «Инь». (Поворачивает белой стороной.) «Ян».
Инга и Ян удивлённо переглядываются.
ЯН: Мы знакомы?
ИНГА: Откуда вы знаете моё детское прозвище?
СЛЮНЬКОВ: Ах, это моя вина. Господин Фандорин. Я должен был вас со всеми познакомить. Это Ян Казимирович Борецкий, пле-мянник покойного. Веер завещан ему. Станислав Иосифович, брат покойного. Лидия Анатольевна, его супруга. Инга Станиславовна, их дочь. Мистер Диксон, Роберт Андреевич – домашний доктор. Там слуги: камердинер Фаддей, личный лакей... м-м-м... Аркадий. Это вот горничная... Как тебя, милая?
ГЛАША: Глаша.
Фандорин наклоняет голову, приветствуя каждого, в том числе и слуг.
СЛЮНЬКОВ (неопределённо показав на кресло): В кресле – дру-гой брат покойного, Казимир Иосифович, собственно, тоже... Кхм, кхм... (Закашливается. Станислав Иосифович и Лидия Анатольевна загораживают кресло от Фандорина.)
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Ах, ну хватит представлений! Расска-зывайте же! Что это за значки?
ФАНДОРИН (взглянув на покойника и медленно, после паузы, кивнув): Китайские иероглифы. «Ян» обозначает солнце, мужское начало и вообще всё светлое, созидательное и, так сказать, п-позитивное. Видите ли, у древних китайцев бытовало странное з-заблуждение, что всё добро происходит от мужчин, а всё зло от женщин.
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Дикарство какое!
ФАНДОРИН: Совершенно с вами согласен, Лидия Анатольевна. А вот это (переворачивает веер чёрной стороной) – иероглиф «инь». Он обозначает луну, а вместе с нею женщину, то есть, по мнению китайцев, начало печальное и разрушительное. Всё в точ-ности, как описывал господин Борецкий. (Вертит веер то одной стороной, то другой.) Согласно легенде, владелец этого магического п-предмета должен сделать выбор: повернуть веер вот так, Добром к себе, а Злом к внешнему миру. Или наоборот, Добром к внешнему миру, а Злом к себе. В первом случае твои желания ис-полнятся и твоё существование улучшится, но ухудшится окру-жающий мир. Во втором случае – мир изменится к лучшему, но за счёт того, что станет хуже тебе. Потому-то веер столько веков и хранился преимущественно в монастырях и у отшельников. Эти святые люди не боятся причинить себе зло – лишь бы мир стал лучше. Легенда гласит, что, когда веер попадал к человеку корыст-ному, тот достигал огромного богатства и славы, но в мире от этого происходили войны, эпидемии и стихийные бедствия. Такая вот с-сказка. Однако отец настоятель – человек современный и просве-щённый, в сказки не верит. Должно быть, потому и согласился на обмен.
СЛЮНЬКОВ: Просто раскрыть и всё?
ФАНДОРИН: Нет. Нужно взмахнуть веером слева направо во-семь раз, вот так. (Показывает.) Ах да, при этом ещё нужно восемь раз пропеть «Сутру Лотоса».
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: А что это за сутра? Какая-нибудь тай-ная?
ФАНДОРИН: Нет, в Японии её знает каждый ребенок. «Доверя-юсь Сутре Благого Лотоса» – вот и вся сутра. По-японски она зву-чит так: «Нам-мёхо-рэнгэ-кё».
СЛЮНЬКОВ: Как-как? Помедленней, пожалуйста.
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ (доставая записную книжку): Ес-ли можно, по буквам.
ФАНДОРИН: Нам-мёхо-рэнгэ-кё.
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА (с трудом): Нам-мёхо-рэнгэ-кё.
ИНГА: Нам-мёхо-рэнгэ-кё.
ФАНДОРИН: Да, только нужно нараспев. Вот так. (Машет вее-ром, повернув его к окружающим «яном», и поёт.) «Нам-мёхо-рэнгэ-кё. Нам-мёхо-рэнгэ-кё. (Маса подхватывает, сложив ладони и раскачиваясь. Получается речитатив в два голоса.) Нам-мёхо-рэнгэ-кё. Нам-мёхо-рэнгэ-кё. Нам-мёхо-рэнгэ-кё. Нам-мёхо-рэнгэ-кё...»
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Это уже шестой!
СЛЮНЬКОВ (поспешно): Довольно! (Отбирает у Фандорина веер, складывает его и кладёт на стол.)
ЯН: Сумасшедший дом.
ФАНДОРИН: Не беспокойтесь, господа. Чары действуют, только если эту м-манипуляцию производит «избранник веера», то есть его законный владелец. (С улыбкой Яну.) Полностью разделяю ваш ни-гилизм, господин студент. Всё это чушь. Трудно поверить, что Буд-да до такой степени чтит институт частной собственности. В этой легенде вообще много нелепостей. Например, считается, что веер являет собой смертоносное оружие, и не только в руках законного владельца. Я вижу, Сигизмунд Борецкий отнёсся к этому всерьёз и принял меры предосторожности. (Показывает на несгораемый ящик.)
ЯН: И какая же, интересно, тут может быть опасность? Воспале-ние легких от чрезмерного махания?
ФАНДОРИН: Считается, что, если веер раскрыть до половины и шлёпнуть кого-нибудь белой стороной, этот человек помолодеет и поздоровеет. Если же ударить чёрной стороной, человек упадёт мёртвым.
Инга без единого звука падает на пол.
ЯН: Что... что с тобой?!
Все бросаются к упавшей.
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Боже! Боже! Неужто... Опять?! Нет!
ДИКСОН (он приставил к груди Инги стетоскоп): Quiet, please... Обыкновенный обморок.
Даёт Инге нашатыря. Она открывает глаза.
ИНГА: Я шлёпнула его!
ЯН: Бредит.
ИНГА: Я шлёпнула его веером! Чёрной стороной!
ЯН: Чёрт, а ведь правда!
Особенно громкий удар грома. Гаснет свет.
Глаша визжит.
ГОЛОС ЛИДИИ АНАТОЛЬЕВНЫ: Господи, что это?!
ГОЛОС ЯНА: Перепад напряжения.
ГОЛОС СТАНИСЛАВА ИОСИФОВИЧА: Какого ещё напряже-ния? При чём здесь напряжение?
ГОЛОС ЯНА: Это электрический термин. Слишком близко уда-рила молния. Я схожу к электрораспределительному ящику, сейчас исправлю.
ГОЛОС ФАДДЕЯ: Господи, жили, горюшка не знали. Пойти, свечки принесть.
ГОЛОС ФАНДОРИНА: Раз доктор курит, можно ли и мне?
ГОЛОС ЛИДИИ АНАТОЛЬЕВНЫ: Да-да, курите... Господи, как я боюсь темноты! Да ещё когда в комнате...
ГОЛОС СТАНИСЛАВА ИОСИФОВИЧА: Хм!
Вспыхивает спичка – это Эраст Петрович раскуривает сигару.
ФАНДОРИН (видно часть его лица, подсвеченную огоньком си-гары). Я ответил на ваши вопросы. Теперь прошу ответить на мой. От чего умер г-господин, что сидит в кресле у окна?
ГОЛОС СЛЮНЬКОВА: Так вы заметили!
ФАНДОРИН: Разумеется.
ГОЛОС ИНГИ: Он умер оттого, что я шлёпнула его веером!
ГОЛОС ДИКСОНА: Nonsense! Уверяю вас, господин Фандорин, смерть произошла от инфарктус.
ФАНДОРИН: Вы совершенно в этом уверены?
ДОКТОР: Я тридцать лет практикую. Классический случай.
Входит Фаддей с канделябром в руке. Сразу вслед за этим вспы-хивает свет.
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Слава Богу!
ФАДДЕЙ: А пускай будет, так оно верней.
Несёт канделябр к столу. i ЯН: Ну вот, прогресс восторжество-вал над тьмой.
ИНГА (показывает на стол): Веер! Господа, веер!
Веера на столе нет.
Все бросаются к столу. Одновременно кричат:
ДИКСОН: It's stolen!
ЯН: Чёрт!
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Какой скандал!
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Мистика!
СЛЮНЬКОВ: Господа, моё ответственное хранение заверши-лось! Вы свидетели!
МАСА: Тикусё!
Глаша просто визжит.
ИНГА: Это нехорошо! Это стыдно! Отдайте веер! Он теперь принадлежит Яну! У него кроме этого веера ничего нет!
ЯН: Перестань! Разве тот, кто украл, вернёт?
ФАНДОРИН (дождавшись, пока наступит тишина): Господа, по роду служебной деятельности я представляю генерал-губернатора во всех важных делах, требующих вмешательства по-лиции. Здесь без расследования не обойтись. Скоропостижная смерть при с-странных обстоятельствах. Это раз. Похищение пред-мета, обладающего огромной ценностью. Это два. Необходимо вы-звать исправника.
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Зачем нам полиция? Произвести вскрытие (кивает в сторону трупа) и определить причину смерти может и доктор Диксон, а что до похищения, то ведь это совершен-но семейное дело... Хотелось бы избежать огласки.
ЯН: А ещё больше хотелось бы найти веер, раз он такой уж цен-ный!
ИНГА: Да-да! Мы непременно должны его найти!
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Разумеется, Ян, разумеется. По-зволь мне договорить. Про господина Фандорина рассказывают ис-тинные чудеса. Будто вы, Эраст Петрович, способны вмиг распутать самое хитроумное преступление.
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Да! Вся Москва про это говорит!
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Так, может быть, вы согласились бы нам помочь. Для сохранения репутации семьи... Я занимаю вид-ную должность в попечительстве, и мне совершенно ни к чему... Может быть, вы сами проведёте это небольшое, так сказать, внутри-семейное расследование? Уверен, что при вашем аналитическом таланте, это большого труда не составит. А мы все будем оказывать вам содействие. Не правда ли?
Присутствующие, всяк по своему, выражают согласие.
ФАНДОРИН: Хорошо, господин Борецкий, я попробую. Раз уж я здесь оказался. Доктор, вы в самом деле можете произвести вскры-тие?
ДИКСОН: Я единственный врач на вся округа. И зубы дергаю, и роды принимаю, иногда даже коровы лечу. А вскрытие по просьбе полиции делал много раз.
ФАНДОРИН (показывает на флягу): Что это?
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Коньяк.
ФАНДОРИН: Покойный отсюда пил?
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Да.
ДИКСОН: Вы хотите, чтобы я проверил contents?
ФАНДОРИН: Да. Если у вас есть необходимые реактивы.
ДИКСОН: Есть. Проверю. (Кладёт флягу в карман. Обращается к слугам.) Эй, несите его в чулан.
Фаддей и Аркаша несут тело через гостиную в правую часть сцены, закрытую занавесом. Все кроме Фандорина, Масы, Инги и Яна инстинктивно отворачиваются. Из кармана Казимира Борец-кого выпадает сложенная бумажка. Фандорин подкатывается, подбирает её, рассеянно заглядывает и столь же небрежно кладёт себе в карман. Инга с Яном видят это, переглядываются, но ничего не говорят.
ФАНДОРИН: Господа, мне нужно будет поговорить с каждым наедине. Ян Казимирович, если позволите, я бы начал с вас. Только отдам кое-какие распоряжения слуге.
Жестом подзывает Масу, что-то ему говорит.
МАСА: Хай... Хай. Касикомаримасита.
Все кроме Фандорина и Яна выходят.
4. Доктор несколько ошибся
Фандорин и Ян.
ЯН: Ну, и объясните мне, пожалуйста, советник особенных по-ручений...
ФАНДОРИН: Особых.
ЯН: Неважно. Объясните мне, почему вы решили начать именно с меня? Я-то вне подозрений, как лицо во всех смыслах пострадав-шее. Лишился и единственного родителя, и единственной собствен-ности.
ФАНДОРИН: Что-то не замечаю в вас большой скорби ни по од-ному из этих поводов.
ЯН: А её и нет. Папашу своего я вполне презирал. Бессмыслен-ный, бесполезный для человечества субъект.
ФАНДОРИН: Для ч-человечества? Вы мыслите такими катего-риями?
ЯН: А есть какие-нибудь другие, из достойных внимания? По-моему так: или живи со смыслом и пользой, или не переводи зря кислород.
ФАНДОРИН: Вы сами, стало быть, переводите кислород не зря?
ЯН: Да уж я своё дело делаю лучше, чем вы ваше, господин ана-литический талант. Какого чёрта вы отпустили эту публику? Нужно было устроить обыск. Наверняка мой веер у кого-то из них на пузе припрятан!
ФАНДОРИН: Обыск унизителен и для обыскиваемого, и для обыскивающего. Это раз. Для произведения обыска требуется санк-ция д-дознательного органа. Это два. К тому же похититель мог в темноте преспокойно вынести веер из гостиной и вернуться обрат-но. Это три.
Откуда-то доносится звук гитары, наигрывающей что-то томное.
ЯН: Ну и семейка! Кто стащил махалку? Нет, просто интересно! Дядя Станислав? Этому пауку мало движимого и недвижимого! Он у себя в присутствии взятки берёт, все знают! Доктор? Вряд ли. Хо-тя чёрт их, англичан, знает. Денег они не украдут, потому что это не ком-иль-фо, а диковину могут, хоть бы из спортивного интереса. Нотариус? Нет, я знаю! Послушайте, особый чиновник, это тётуш-ка! Ну конечно! Эта сорока-воровка тащит все, что блестит. Вол-шебный веер, возвращающий молодость – это как раз в её духе! По-ди, заперлась в комнате и колотит себя белой стороной по лбу. Да вы не улыбайтесь, я вам точно говорю! Идёмте, нагрянем к ней! Клянусь, возьмём с поличным! Я вас откачу!
Хватается за спинку каталки.
ФАНДОРИН: Б-благодарю, не стоит. Если вы правы и веер взяла ваша тётя, она его вернет – как только убедится, что никакого вол-шебства нет.
ЯН (машет рукой): Вы правы. Чёрт с ним, с веером! Подумаешь, тысяча рублей. Пустяки.
ФАНДОРИН: Вы так богаты?
ЯН: Нет, но скоро буду. Инга Станиславовна, которой досталось всё это (обводит рукой комнату) – моя невеста. Теперь-то я уж точ-но на ней женюсь. Девушка она славная, будет обо мне заботиться, да и приданое. С её миллионами я не то что бациллу Николайера, я и палочку Коха одолею!
ФАНДОРИН: Бациллу? Палочку? Я что-то не понимаю...
ЯН (снисходительно): И не поймёте.
ФАНДОРИН: Вы сказали «тысяча рублей»? По-вашему веер стоит именно столько?
ЯН: Да, Диксон сказал, что есть дураки, готовые выложить за эту безделицу тысячу рублей.
ФАНДОРИН: Доктор несколько ошибся. Коллекционеры вроде вашего покойного дяди выложат за эту реликвию сотни тысяч, а то и миллион.
ЯН: Миллион!? Нет, правда? Чёрт! Тогда веер нужно у неё ото-брать. Да если у меня будет свой миллион, зачем жениться? Ну, тё-тенька, держитесь!
Выбегает из комнаты.
Занавес в левой половине закрывается, в правой открывается. Одновременно слышится пение.
5. Треугольник
Аркаша и Глаша.
АРКАША (играет на гитаре и поёт):
Когда бы был я мотылечек,
По небу бабочкой порхал,
Я полетел бы к вам, дружочек,
И с вами счастия искал.
Я полетел бы, полетел бы,
Ах, моя девица-краса,
И прямо в фортку к вам влетел бы,
Присел на ваши волоса.
А вы, жестокая, зевая,
Чуть покривив свой чудный лик,
Меня прихлопнули б, не зная,
Кого сгубили в этот миг.
ГЛАША: И никогда бы я так с вами не поступила, Аркадий Фо-мич, а совсем напротив.
АРКАША (перебирая струны): Это же стихи-с, понимать нужно. Химера-с. В настоящей жизни, Глафира Родионовна, как бы я вам на волоса сел? У вас, пожалуй, и шея бы треснула.
ГЛАША (прыснув): Это правда, мужчина вы статный. Но ещё лучше внешности я ваши песни обожаю. Как это вы ловко стихи складаете! Мне про мотылечка ужас как нравится!
АРКАША: Про мотылечка это пустяки-с. Я вот вам про азиат-скую любовь спою.
Играет на гитаре, готовясь петь. В это время справа из-за ку-лисы появляется Маса. Церемонно кланяется. Аркаша перестаёт играть.
ГЛАША (шёпотом): Глядите, японский китаец! Отчего у них глаза такие злые и узкие?
АРКАША (громко): Насчёт ихних глаз наука объясняет, что это они, азиаты-с, всю жизнь от своего коварства щурятся, так что со временем делаются вовсе не способны на людей честным манером-с глазеть. Ишь, как он на вас, Глафира Родионовна, уставился.
ГЛАША: Боюсь я его!
Прячется за Аркашу.
АРКАША: Со мною чего же вам страшиться-с? (Масе.) Ну, ходя, чего тебе? Не видишь, мы с девицей беседу ведём?
Маса достаёт из кармана тетрадь с выписанными словами. Тетрадь представляет собой свиток рисовой бумаги (которую Ма-са в разных ситуациях использует по-разному: то напишет что-то, то оторвёт кусок и высморкается, и прочее). Маса быстро отматывает изрядное количество бумаги.
МАСА: Девицей, беседу, ведём. (Кивает. Сматывает свиток обратно.) Добрая девица, давай дружить. (Показывает на гитару.) Гитара. Дай. Будешь... будет... буду... буду громко горосить.
АРКАША: Чево?
ГЛАША: Голосить, говорит, буду. Это по-их-нему, должно быть, значит «петь желаю». Дайте ему гитару, Аркадий Фомич.
Маса с поклоном берёт гитару, садится на корточки, гитару кладёт на колени наподобие японского кото.
МАСА: Нани га ии ка на... (Щиплет струны и громко поёт, за-жмурив глаза.)
Сакэ ва номэ, номэ, ному нараба!
Хи-но мото ити-но коно яри-о!
Номитору ходо-ни ному нараба,
Корэ дзо мо кото-но Курода-буси!
Номитору ходо-ни ному нараба,
Корэ дзо мо кото-но Курода-буси.
Корэ дзо мо кото-но Курода-буси!
Под пение Масы правая часть занавеса закрывается, левая от-крывается.
6. Милая девушка
Фандорин и Инга.
ИНГА: ...Он не странный. Он гений. Для Яна существует только наука. Я счастлива, что теперь смогу ему помочь! Я обеспечу его всем необходимым для спокойной работы. Он совершит великие открытия, а я всё время буду рядом с ним. Это, наверное, и есть сча-стье!
ФАНДОРИН: Вы п-полагаете?
ИНГА: Конечно. Знать, что ты кому-то очень-очень нужен, что этот человек без тебя не может жить. Да ещё какой человек! Он по-ступил в университет пятнадцати лет. Отучился три курса и бросил – говорит, жалко зря время тратить. Многим он кажется несносным. У него и правда ужасный характер. Сейчас иду к вам – слышу крик, стук. Это Ян ломится в комнату к маме. Вбил себе в голову, что ве-ер у неё. Еле успокоила. Господин Фандорин, Эраст Петрович, по-могите найти пропажу! Для Яна это так важно! Он гордый, он не хочет, чтобы наш брак был мезальянсом. Если веер и в самом деле стоит так дорого, никто не скажет, что Ян женился на мне из-за де-нег.
ФАНДОРИН: Если веер найдётся, Ян Казимирович...
ИНГА: Что? Почему вы замолчали?
ФАНДОРИН: Нет, ничего. Вы, должно быть, очень любите сво-его жениха.
ИНГА: Не знаю. Я чувствую, что это мой долг... Как вам объяс-нить? В раннем детстве мы с Яном были неразлучны. Мне семь, ему шесть. Толстый, неуклюжий мальчик, которого всё время нужно было выручать из беды. То упадёт в колодец, то разворошит пчели-ный улей... Потом наши родители поссорились, мы расстались на много лет. Но когда я увидела Яна вновь, я сразу почувствовала: это моя судьба. Я должна его оберегать, заботиться о нём. Он остался таким же недотёпой, даже хуже!
ФАНДОРИН: Ваши родители много лет были в ссоре? Из-за че-го?
ИНГА: Я точно не знаю. Когда я была маленькой, дядя Казик часто у нас бывал. Ужасно, что из-за этого веера все как-то о нём забыли. Конечно, в последние годы он сильно опустился, стал нехо-рош. Но если б вы знали его прежде! Как заливисто он смеялся! Ка-кие чудесные приносил подарки! Один раз принёс сиамского котен-ка... (Всхлипывает.) Как здесь душно...
ФАНДОРИН: Это из-за грозы. Хотите, я открою окно?
Делает попытку двинуться с места.
ИНГА: Нет, что вы. Я сама. (Распахивает окно. Шум дождя слышнее. Отдалённый раскат грома.) Как хорошо! Как свежо! ...О чём я говорила? Ах да, дядя Казик. Я не знаю, из-за чего они с папой поссорились. Снова стали видеться совсем недавно. Я дядю еле узнала. Облезлый, вечно пьяненький... Одной мне, наверное, только его и жалко... (Спохватывается.) Это не оттого, что Ян жесток. Просто он гений, у гения не хватает времени на обычные человече-ские чувства. Великая цель слепит ему глаза.
ФАНДОРИН: И какая же эта цель?
ИНГА: Победить столбнячную бациллу. Бациллу Николайера. Я теперь всё-всё про неё знаю. Хотите, расскажу?
ФАНДОРИН: Расскажите.
Звучит музыка, левая часть занавеса закрывается, правая от-крывается. Доносится смех Глаши.
7. Русско-японская война
Маса, Аркаша и Глаша.
ГЛАША (звонко смеясь и хлопая в ладоши): Ой! А ещё! Ещё! Масаил Иванович, ну пожалуйста!
Маса показывает фокусы. Снимает канотье, из-под шляпы вы-летает облачко цветного дыма. Глаша восторженно визжит. Ма-са с невозмутимым видом показывает ей ладони, переворачивает их, снова показывает. В каждой руке по цветку.
ГЛАША: Лютики! Мерси!
Маса делает руками пассы и достаёт у Глаши из уха конфету. Церемонно поклонившись, вручает девушке.
ГЛАША: Шоколадная! Обожаю!
АРКАША (ревниво): Я вам, Глафира Родионовна, могу таких цельную коробку преподнесть.
ГЛАША (хихикая): Коробка у меня в ухе не поместится.
АРКАША (Масе): А я вот в газете читал, будто японцы на де-ревьях проживают, навроде макак.
Маса вежливо кланяется.
АРКАША (показывает): Деревья. Ветки. Прыг-скок. (Смеётся.)
МАСА: Деревья, ветки – да. «Прыг-скок» – нет.
АРКАША: Сваливаетесь, что ли? Так хвостом цепляться надо. У вас косорылых непременно должон хвост быть. (Смеётся.)
ГЛАША: Аркадий Фомич, зачем вы их дразните?
МАСА: Нани-о иттеру ка на... Господин Арка-ся, давать вопрос.
АРКАША: Чево?
МАСА: Давать вопрос.
ГЛАША: Аркадий Фомич, вроде они вас спросить хотят.
АРКАША: Я по-мартышьи понимать не обучен.
МАСА (вежливо поклонившись): Господин Аркася, вы готовить дрозьки?
АРКАША: Чево?
ГЛАША: Это он спросил, вы ли дрожки готовили. (Масе.) Кото-рые? На которых ваш барин расшибся? (Показывает ногу в гипсе.)
МАСА: Да, барин. Дрозьки дрянь.
ГЛАША: Аркадий Фомич дрожки снаряжали. Они у нас по ло-шадям самые главные. Митяй-то одно прозвание что кучер. Дурачок совсем. И запрячь толком не может.
АРКАША: Что вы врёте, Глафира Родионовна? Сам Митяй дрожки готовил, мне недосуг было! Если б я, то всенепременно бы ось проверил!
ГЛАША: Да как же... (Умолкает, напуганная выражением лица Аркаши.)
МАСА (кивнув): Дрозьки готовить господин Аркася.
АРКАША: Я тебя, макаку, сейчас назад на ветку загоню.
Засучивая рукава, идёт на Масу.
ГЛАША: Аркадий Фомич, грех вам! Вы ихнего вдвое здоровее!
Аркаша с размаху бьёт кулаком, Маса легко уходит от удара. Происходит короткая драка, в которой маленький японец при по-мощи джиуджицу
одерживает над верзилой-лакеем полную викторию, Драка со-провождается Глашиными взвизгами – вначале испуганными, по-том восторженными. Посрамлённый Аркаша, вскочив, убегает. Под звуки японского императорского гимна занавес справа закры-вается, слева открывается.
8. Семейная сцена
Фандорин и Лидия Анатольевна. В одном из открытых окон появилась тень – её видно, когда вспыхивает очередная зарница. Зрители эту тень или не заметят вовсе, или через некоторое время перестанут обращать на неё внимание, поскольку она неподвижна.
ФАНДОРИН: Лидия Анатольевна, и всё же: как вы относились к покойному Казимиру Борецкому?
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Какое это имеет значение? Неснос-ный, полусумасшедший был человек. И сын весь в него. Вы не представляете, какую он только что устроил мне сцену! Ну да ладно. Казимир умер, пускай теперь Бог будет ему судьёй.
ФАНДОРИН: Умер ли?
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Простите?
ФАНДОРИН: Я хочу сказать: умер или убит?
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Да что вы такое говорите?!
ФАНДОРИН: Согласитесь, обстоятельства его кончины необыч-ны. Скоропостижная смерть сразу после оглашения завещания все-гда выглядит подозрительно. Особенно, если учитывать последующую кражу веера.
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Да он умер у нас на глазах! Выпил коньяку, или что там у него было, сказал какую-то очередную по-шлость и упал! Его не зарезали, не застрелили!
ФАНДОРИН: Быть может, отравили?
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Какая нелепость! Зачем? Кому нужно убивать жалкого, спившегося голодранца?
ФАНДОРИН: Г-голодранца? А кучер, который так неудачно вёз меня со станции, рассказывал, что Казимир Борецкий прикатил пер-вым классом и в вагоне его сопровождал цыганский хор.
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Старый кутила! Он, кажется, говорил, что занял пять тысяч.
ФАНДОРИН: Да кто бы одолжил такому человеку целых пять тысяч без верных гарантий?
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА (смешавшись): Откуда же... откуда же мне знать!
ФАНДОРИН: Разумеется. Тогда позвольте о другом. Мне из-вестно, что много лет назад между вашим мужем и Казимиром Бо-рецким произошёл разрыв. Из-за чего?
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Я... Право, не помню... Это было так давно...
ФАНДОРИН: Правда ли, что ваш деверь в своё время был при-влекательным мужчиной?
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Не в моём вкусе... Слишком вульга-рен.
ФАНДОРИН: Да? У него из кармана выпала записка. (Достаёт записку, читает.) «Вот твои пять тысяч. Больше ты от меня ничего не получишь. Если не оставишь меня в покое, клянусь, я убью те-бя!» Подписи нет. Почерк женский. Он вам не з-знаком? (Показыва-ет ей записку.)
Лидия Анатольевна вскрикивает, закрывает лицо руками.
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Я дура! Дура! Я была не в себе! Нуж-но было просто отправить деньги, и всё!
ФАНДОРИН: Чем он вас шантажировал? Прежней связью?
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Да! Станислав чудовищно ревнив. Он когда-то отказал брату от дома, ему померещилось, будто Казимир за мной ухаживает. О, если бы он узнал, что дело не ограничилось одними ухаживаниями... С годами гордость развилась в нём до ас-трономических размеров. Во всяком пустяке он видит ущемление своей чести! И Казимир отлично этим воспользовался. Этот негодяй был по-своему очень даже неглуп. И ещё эта злосчастная записка! Хотела припугнуть, а вместо этого дала ему в руки ужасную улику. (Падает на колени, кричит.) Господин Фандорин, заклинаю вас! Не говорите Станиславу! Для него это будет страшным ударом. Он так презирал своего брата!
Вбегает Станислав Иосифович.
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Лидия! Что такое? Почему ты кричишь? Почему стоишь на коленях? (Поражённый, пятится и машет рукой.) Нет! Нет! Неужели... Это ты? Ты его..? Коньяком, да? Коньяком?
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА (вскочив): Как ты... как ты можешь? Эраст Петрович, я не...
ФАНДОРИН (остановив ее жестом, быстро): Почему вы до-пускаете, что ваша жена могла отравить Казимира Борецкого?
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ (не слушая Фандорина): Лида, я восхищаюсь тобой!
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Так ты обо всём знал? Все эти годы?
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Нет, я узнал недавно. Месяц назад обнаружил в твоём ридикюле записку, в которой он напоминал тебе о «прошлом безумии» и просил о встрече. Я был сражён! Я... столь-ко вынес! Моя жена! С этим гнусным сатиром! С этим ничтожест-вом! Какого труда мне стоило не подать вида! Я знал, что расквитаюсь с вами обоими, но не мог придумать, как именно. Но теперь я всё, всё тебе прощу! Ты искупила свою вину!
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Мерзавец! Я боялась, я давала ему деньги! Только бы уберечь тебя от удара! А ты в это время думал, как бы мне отомстить!
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Как деньги? Какие деньги ты ему давала?
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Негодяй! Ты и теперь хочешь меня погубить! Не слушайте его! Эраст Петрович, клянусь, я не убивала Казимира!
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Ты давала ему мои деньги? Ах, впрочем, какое это теперь имеет значение! Милая, не отпирайся. Это произведёт плохое впечатление на присяжных. Я найму лучшего адвоката! Спасовича или самого Плевако! У нас теперь до-вольно для этого средств! Весь зал будет рыдать, тебе вынесут са-мый мягкий приговор! Или вовсе оправдают.
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: А ты со мной разведёшься на закон-ном основании, как с неверной супругой? Оставишь меня без ко-пейки, обдуришь Ингу и будешь проживать наследство один? Ах! Я всё поняла! Господин Фандорин! Я поняла! Этот человек чудовище! Казимир был в тысячу раз лучше тебя! По крайней мере он был жи-вой, а ты мумия, засушенная мумия! И притом мумия подлая! Это он, он отравил Казимира, а не я! Месяц думал, как отомстить, и придумал! Брата убить, а вину свалить на меня! Одним ударом двух зайцев!
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Ну уж... Ну уж это я не знаю, что такое! Эраст Петрович, вот уж воистину с больной головы на здоро-вую!
Занавес начинает закрываться и свет меркнуть ещё на преды-дущей реплике Лидии Анатольевны. Завершается сцена под исте-рический хохот Борец-кой, повторяющей «Мерзавец! Мерзавец! Мерзавец!»
9. От «А» до «Д»
Маса и Глаша сидят на скамейке.
ГЛАША: Масаил Иванович, а у вас в Японии девушки красивые?
МАСА: Абсорютно. (Придвигается ближе.)
ГЛАША (отодвигаясь, но совсем чуть-чуть): А больше черня-вых или светленьких? Ну, блондинок или брюнеток?
МАСА: Брюнетки борьсе. (Снова придвигается. Наклоняется к Глашиным волосам, шумно втягивает носом воздух.) Бозественный аромат.
ГЛАША (смущаясь): Как вы красиво говорите. Ещё красивше, чем Аркаша...
МАСА: Горова гореть. (Показывает на голову.) Грудь бореть. (Кладёт руку на сердце.)
ГЛАША: Правда?
МАСА (заглядывает ей в лицо): Граз горубой. (Целует.) Губы горячий.
ГЛАША: Быстрый какой! (Слегка отталкивает его рукой, но тут же гладит по стриженной ёжиком голове.) Это у вас такие куафюры носят? Щекотная!
МАСА: Бобрик.
Наклонив голову, щекочет Глаше нос. Она хохочет. Воспользо-вавшись этим, Маса обнимает её',
Входит Фаддей. Глаша, ойкнув, вскакивает и убегает.
ФАДДЕЙ: Шалапутка.
МАСА (нисколько не смутившись, встаёт и степенно кланяет-ся): Фадцэй-сан. Добрый вечер.
ФАДДЕЙ: И вам того же. (Садится на скамейку. Некоторое время оба молчат.) Охо-хо.
МАСА (со вздохом): Нэ.
ФАДДЕЙ: Вот и я говорю. Один брат помер, за ним второй. Я их обоих годков на двадцать постарее буду, а всё живу, не призывает Господь. У вас-то в Азии как? Если господин помер?
МАСА (показывает, будто крест-накрест взрезает себе жи-вот): Сэппуку. Харакири.
ФАДДЕЙ: Во-во. Без ножа зарезали. Вся имущества ныне Инге Станиславовне отписана. Ладно. А я-то как? Мне-то куда? Оставят тут жительствовать или попросят со двора?
МАСА (качает головой): Беда.
ФАДДЕЙ: То-то что беда.
Молчат, вздыхая.
МАСА: Доктор Диксон давно?
ФАДДЕЙ: Что давно?
МАСА (показывая вокруг): Дома давно?
ФАДДЕЙ: У нас, что ли? Месяца три. (Показывает три пальца.) Барин как стал болеть, пожелал доктора, и чтоб непременно англи-чанина, к нашим доверия не имел. Дал объявление в газету, ну этот и явился. Понимаете?
МАСА (кивает): Да. Ангричанин, газета. (Немного подумав.) Добрый доктор?
ФАДДЕЙ: Кто его знает. Чужая душа потёмки.
МАСА (недовольно тряхнув головой): Доктор – дока? Доктор – дрянь?
ФАДДЕЙ: А, хороший ли он доктор? Да чего ж хорошего, если барин помер. С евоными английскими лекарствами совсем расхво-рался, да и помер.
Маса достаёт свой свиток, смотрит в него.
МАСА (резюмируя): Доктор дусегуб. (Встаёт, кланяется.) До свидания, Фаддэй-сан. Говорить господин.
Поворачивается, входит в левую половину сцены, свет за ним медленно гаснет. Фаддей таращится японцу вслед.
10. Окно
Открывается левая часть сцены. Устала Фандорин и Диксон. Справа входит Маса, видит доктора, замирает в нерешительно-сти, потом достаёт свой свиток, тушечницу, кисть и быстро пи-шет сверху вниз, постепенно разматывая свиток.
ДИКСОН (он то ли нетрезв, то ли не в себе, то ли и то, и дру-гое): ...Я сделал autopsy. It's a real mystery! Пилил rib cage (Что не может объяснить по-русски, показывает жестами.) Не инфарк-тус! Пилил cranium. He инсультус! Причина смерти не обнаружена! Он просто упал и умер! Совершенно здоровый человек!
ФАНДОРИН: Я просил также исследовать содержимое фляги. На п-предмет яда. Исследовали?
ДИКСОН (икнув): Какой яд? Нет там никакой яд!
ФАНДОРИН: Вы провели анализ или нет?
ДИКСОН: Да-да, провёл. Обыкновенный бренди. Не очень хо-роший, но крепкий.
ФАНДОРИН: Крепкий? Откуда вы знаете?
ДИКСОН: Попробовал. Когда увидел, что яда нет.
Маса отрывает часть свитка, с поклоном подаёт Фандорину, тот читает.
ФАНДОРИН: А, соо ка... (Кивает Масе, тот выходит.) Значит, яда нет? Верните-ка флягу. (Доктор не реагирует, он в простра-ции). Что смотрите? Или вы её по случайности разбили?
ДИКСОН: Что? А, фляга... Нет, вот она. (Достаёт из кармана флягу. Она наполовину пуста.) Но яда там нет. Хотите докажу? (За-прокинув голову, выпивает коньяк, переворачивает флягу, показывая, что она пуста.) Вот. Как видите, я жив.
Фандорин приподнялся было, чтобы помешать доктору, но не дотянулся и, поморщившись от боли, сел обратно в каталку.
ФАНДОРИН: Остроумно избавились от улики. Б-браво. Вылили содержимое, промыли, налили обыкновенного коньяку. Только это вам не поможет. Полицейский врач изучит содержимое желудка покойного, и если найдёт яд, вам не отвертеться.
ДИКСОН (он пьянеет на глазах): Зачем мне вертеться? Я не буду вертеться. Желудок у покойника тоже здоровый, I am absolutely sure... (Вдруг всхлипывает.) Oh my God! Oh my God! (Хватается за голову.)
ФАНДОРИН (подкатываясь ближе): А ещё я велю произвести эксгумацию тела вашего покойного пациента. Мы п-проверим, что вы прописывали больному, как его лечили, совпадает ли истинная причина смерти с той, которую вы указали в заключении.
ДИКСОН (пятясь): Совпадает, не совпадает – теперь это всё равно. Как вы не понимаете? Человек просто упал и умер! Without any reason! Это... Это... Дважды два не четыре. Земля не круглая. Понимаете? О, вы ничего не понимаете! И я раньше не понимал. (Его начинает бить дрожь, клацают зубы.) Мне страшно! Я ухожу с ума! (Бросается к Фандорину.) Я всё вам расскажу! Всю правду! Не надо эксгумация, я и так расскажу...
ФАНДОРИН: Рассказывайте. С самого начала. Итак (заглядыва-ет в бумагу), три месяца назад вы прочитали в газете объявление, что требуется доктор-англичанин.
ДИКСОН: Нет! Я не читал. В яме нет газет!
ФАНДОРИН: Г-где?
ДИКСОН: Яма. Долговой яма. Я там сидел... Да-да, с самого на-чала. (Он пытается взять себя в руки: распрямляется, делает не-сколько шагов назад, оказавшись перед самым окном. Откашливается.) Понимаете, я не очень хороший врач. В Англия у меня была одна история... Мой пациент умер. И я уехал в Россию. Но здесь то-же... Во время operation случилось несчастье. Моя ошибка. Я вино-ват. Вдова подала суд. Был большой штраф. Я брал долг у рос-тов-щик. Не мог отдавать, и тогда сидел долговая яма... Жизнь кончена. Нет денег, no reputation, no future... И вдруг...
ФАНДОРИН: Что?
ДИКСОН: Говорят: «К вам пришли».
ФАНДОРИН: Кто? Кто пришёл?
В окне яркая вспышка молнии, гром. Диксон оборачивается и вскрикивает. В ярко освещённом прямоугольнике окна виден силуэт – человек в остроконечном капюшоне. Ещё одна вспышка, снова грохот – это выстрел почти в упор. Диксон падает. Силуэт исче-зает.
ФАНДОРИН: Стой!
Вскакивает с кресла, делает шаг. Наступив на сломанную ногу, со стоном падает.
Разряд грома, яркая молния. Свет гаснет.
Занавес.

Конец первого действия.

Второе действие
1. Все мокрые
Сначала слышен шум дождя и перекаты грома, потом откры-вается занавес.
В гостиной Фандорин и Фаддей. Первый сидит в каталке, вто-рой поправляет простыню, которой накрыт лежащий у окна труп.
Входит нотариус. Он в халате и шлёпанцах.
СЛЮНЬКОВ: В чём дело? Зачем ваш японец меня поднял с по-стели? Я спал!
ФАНДОРИН: Разве вы не слышали выстрел?
СЛЮНЬКОВ: Я слышал раскаты грома. А что, кто-то стрелял?
Входит Инга. Она в пеньюаре. Волосы замотаны полотенцем.
ИНГА: Господи, что ещё стряслось?
ФАНДОРИН: Чрезвычайное событие. У вас... м-мокрые волосы?
ИНГА: Да, помыла перед сном.
Входит Ян в блестящей от воды крылатке.
ЯН: Какого чёрта! Ваш японец оторвал меня от важного экспе-римента! Хоть ночью-то можно спокойно поработать!
ФАНДОРИН: Под дождём?
ЯН: Почему под дождём? А, вы про плащ. Я устроил лаборато-рию во флигеле. Это там, через двор.
Входят супруги Борецкие. За ними Маса, встаёт у дверей, сло-жив руки на груди.
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Это совершенно невыносимо! Когда закончится этот кошмар? Инга, что это такое? Немедленно иди в свою комнату и не возвращайся, пока не приведёшь себя в надлежащий вид!
ФАНДОРИН: У вас обоих мокрые туфли. Могу я узнать, поче-му?
Супруги переглядываются, молчат.
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ (отведя Фандорина в сторону, вполголоса): Эраст Петрович, у Лидочки была истерика. Она выбе-жала в сад, под дождь. Я за ней, с зонтом. Насилу уговорил вернуться... Только начала успокаиваться, и тут ваш азиат. «Давай гос-тиная, быстро!» Ей-богу, можно бы и поделикатней...
Ян и Инга тоже отходят в сторону.
ИНГА: Мама права... Слуга Эраста Петровича чуть не выволок меня из комнаты. Не смотри на меня. Я в таком виде.
ЯН (рассеянно): В каком виде?
ИНГА (показывая на полотенце): Ну вот это...
ЯН: Ах, ради Бога, что за ерунда! У меня вакцина разложилась! Три кролика исдохли. Осталась одна крольчиха, последняя!
ИНГА: Господи, ты хоть что-нибудь замечаешь кроме своих кроликов?
ЯН (застыв, глядит поверх её плеча и показывает на лежащее тело): Да... Например, вот это.
Инга оборачивается и вскрикивает.
Слюньков, стоящий ближе всех к телу, тоже ^оборачивается и шарахается в сторону.
Лидия Анатольевна ахает.
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Зачем вы велели снова перенести сюда Казимира?
ФАНДОРИН: Это не Казимир Иосифович. Это мистер Д-Диксон.
ЯН: Англичанин?!
Всеобщее замешательство.
ФАНДОРИН: Да. Кто-то выстрелил в него вот из этого окна. Сломанная нога не позволила мне преследовать убийцу.
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Боже, Станислав, увези меня отсюда! В усадьбе убийца!
ФАНДОРИН: Я бы выразился точнее.
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Как?
ФАНДОРИН: Убийца в этой к-комнате.
Полная тишина.
Присутствующие пугливо оглядываются, будто в комнате мо-жет прятаться кто-то ещё. Потом смысл сказанного до них до-ходит, и они с ужасом смотрят друг на друга.
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Позвольте, но кроме нас в доме есть и слуги!
Из-за левой кулисы высовывается голова Аркаши – оказывается, он подслушивает.
ФАНДОРИН: Разумеется. Это только в британских уголовных романах слуга не может быть убийцей, поскольку он не д-джентльмен. Мы же, слава Богу, в России живём, у нас слуги тоже люди.... Прислугой занимается мой помощник.
ИНГА: Зачем ...этому человеку понадобилось убивать доктора? Кому мог помешать мистер Диксон?
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Что за глупый вопрос! Среди нас опасный безумец, маньяк! (Косится на Яна, который сосредото-ченно возится со шприцем.) Лидочка, ты права. Мы немедленно уезжаем.
СЛЮНЬКОВ (подойдя к Яну, вполголоса): Ян Казимирович, прошу извинить, что в такую минуту... Но мне тоже хотелось бы поскорее отсюда уехать. Вы вступаете в права наследства. Не же-лаете ли воспользоваться услугами нашей фирмы?
ЯН: У меня ничего нет кроме этого чёртова веера, да и тот теперь ищи-свищи!
СЛЮНЬКОВ: Фирма «Слюньков и Слюньков» ведёт самые запу-танные дела, в том числе и по розыску утраченного наследства... Искать буду не по-казённому (кивает в сторону Фандорина), а со всем пылом души. Как лицо неравнодушное и рассчитывающее на справедливое вознаграждение. Вам только нужно подписать пору-чение, что я уполномочен вами на розыск. Я и бумажечку подготовил... (Достаёт из кармана халата листок. Обмакивает ручку в стоящую на столе чернильницу.) Не угодно ли?
ЯН: Отстаньте. Не до вас!
СЛЮНЬКОВ: При розыске имущества берём комиссионные, но самые умеренные...
ЯН: Иммунитет, как создать иммунитет? (Слюнькову.) Что? А, веер... Ладно, давайте. Какая разница? (Подписывает поручение, едва в него заглянув.)
СЛЮНЬКОВ: Благодарю. Не пожалеете. А веер я вам всенепре-менно разыщу.
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Инга, мы уезжаем.
ИНГА: Да как же я уеду? Это теперь мой дом! Это у меня в доме случилось две смерти. Это у меня в доме обокрали Яна, похитили веер ценою в миллион!
ФАНДОРИН: Миллион вору не достанется. Коллекционеров, го-товых выложить за веер такие деньги, в мире по пальцам пересчи-тать, и каждый будет предупреждён полицией.
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Я уверена, что веер украли не для продажи. Зачем его продавать, если он волшебный? Махнёшь во-семь раз, пропоёшь «Наммё» (достаёт бумажку, читает): «Нам-мёхо-рэнгекё», и будет у тебя не миллион, а все сокровища земли.
ФАНДОРИН: Про волшебство – разумеется, чушь, сказки. Это раз. Если же похититель верит в мистику, ему следует помнить, что веер выполняет лишь волю законного владельца. Это два. А ещё есть три – некое д-дополнительное условие...
СЛЮНЬКОВ: Какое ещё «три»?
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Что за условие? Вы про него пре-жде не говорили.
ФАНДОРИН: Я не сказал про Шлем Дао? Что-то отвлекло... Это средневековый шлем особенной формы, предмет редкий, но всё же его можно увидеть в некоторых музеях и частных коллекциях. Счи-тается, что шлем защищает от обоих начал – и от чрезмерного жара Ян, и от чрезмерного холода Инь. Любые волшебные м-манипу-ляции, согласно китайским поверьям, полагается совершать, защи-тив голову Шлемом Дао. Я говорил об этом покойному Сигизмунду Иосифовичу во время нашей японской встречи.
ЯН: О чём мы говорим? Какой-то бред!
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Шлем, защищающий и от Зла, и от Добра! Как это тонко, как это по-китайски!
ФАДДЕЙ: Прощения просим. Это часом не такой железный горшок с рогами, навроде как у жука?
ФАНДОРИН: Да. И с маленьким зеркалом вот здесь. (Показыва-ет на лоб.) А почему вы спрашиваете?
ФАДДЕЙ: Так есть такой. В ермитаже, в стеклянном коробе прибратый. Барин завсегда сам с его пыль протирали, слуг ни-ни, не подпушали.
Возгласы удивления.
ФАНДОРИН: Эрмитаж? Что это?
ИНГА: Павильон. В саду. Там хранится дядина коллекция.
ФАНДОРИН: Значит, Шлем Дао у Борецкого уже был... Вот по-чему он не проявил интереса к моему рассказу. Хм, любопытно, что завещание разъединяет веер и шлем, отдавая их двум разным на-следникам. Сдаётся мне, что Сигизмунд Иосифович не очень-то хо-тел, чтобы веер явил свои чары...
ИНГА (берёт Яна за руку, вполголоса); Завещание разъединяет, а мы объединим, правда?
ЯН: Дребедень. Белиберда. А ты всерьёз слушаешь... У меня бе-да, я в тупике. Неужели мне не одолеть проклятого Николайера? Возбуждённо. Разве что попробовать капроновой кислотой? Да-да, непременно капроновой!
Порывисто бежит к двери, Маса преграждает ему путь.
ФАНДОРИН: Ян Казимирович, господа! В связи с произошед-шим здесь убийством я вынужден поместить всех и каждого под д-домашний арест. Никто никуда не уйдёт и не уедет. Все должны находиться у себя в комнате вплоть до приезда полиции. За исправ-ником уже послано.
ЯН: Лаборатория – это и есть моя комната.
Супруги Борецкие и Слюньков возмущённо шумят («По какому, собственно, праву!» «Я не останусь в этом ужасном доме ни на одну минуту!» «Но у меня срочные дела в городе!»). Инга молча смотрит на Фандорина.
ФАНДОРИН (веско): Никто – никуда – не уедет.
Занавес закрывается.
2. Возвращенная молодость
В Эрмитаже. Большая неосвещённая комната, в которой раз-мещена коллекция покойного хозяина усадьбы: восточные изваяния, огромный позолоченный Будда, самурайские доспехи и прочее. По-середине комнаты, на столике, стеклянный куб, в котором на под-ставке рогатый шлем. Раскаты грома стали глуше, но по-прежнему шумит дождь, а за большими окнами то и дело, с ин-тервалом в несколько секунд, вспыхивают яркие зарницы – они-то и позволяют разглядеть интерьер.
Скрип двери. Появляется фигура в длинном плаще с капюшоном – тот же силуэт, что зрители видели за окном гостиной. Неиз-вестный зажигает большой фонарь, шарит по комнате лучом, ко-торый выхватывает из темноты те или иные предметы, причём некоторые довольно зловещего вида. Наконец, луч утыкается в шлем и больше с него уже не сходит.
Неизвестный снимает стеклянный колпак, берёт шлем (должно быть видно руки, но не голову: для этого фонарь ставится на стол так, чтобы шлем был в луче), снимает капюшон, осторожно наде-вает на себя. Потом достаёт из кармана что-то узкое, длинное. Разворачивает. Это веер.
Вспыхивает свет. Из-за Будды выезжает Фан-дорин. С двух сторон выходят Маса и Фаддей.
ФАНДОРИН (выставив вперёд палец наподобие пистолета)'. Ни с места! Обернётесь – стреляю!
Человек в шлеме стоит спиной к Фандорину и к залу. Веер он вы-ронил, руки поднял.
ФАНДОРИН: Маса, дзю-о тотгэ кои.
Маса подходит, обшаривает неизвестного. Достаёт и показы-вает Фандорину платок, потом какой-то футляр, потом сложен-ный листок.
МАСА: Корэ дакэ дэс.
ФАНДОРИН: А теперь повернитесь.
Человек медленно оборачивается. Это Слюньков в рогатом шлеме. Он изумлённо смотрит на выставленный палец Фандорина.
ФАНДОРИН: Ба-а, господин нотариус! Что смотрите? Да, ору-жия у меня нет. Ничего удивительного. Вот уж не думал, что поезд-ка за город окажется опасной. Удивительно другое. Где ваш-то п-пистолет?
СЛЮНЬКОВ (дрожащим голосом и тоже заикаясь): Какой п-пистолет?
ФАНДОРИН: Тот, из которого вы стреляли в мистера Диксона.
СЛЮНЬКОВ: Я ни в кого не стрелял! Я вообще стрелять не умею!
ФАНДОРИН: Отпираться бессмысленно. Вы взяты с п-поличным. Да и капюшон я узнал.
СЛЮНЬКОВ: Я взял этот п-плащ в п-прихожей! Во дворе такой ливень!
ФАНДОРИН: Может быть, веер вы тоже взяли в прихожей? Бла-годарю вас, Фаддей Поликарпович, вы превосходно сыграли свою роль. Бедный доверчивый г-господин Слюньков. Про шлем я выду-мал, чтоб поймать преступника на живца. Видели бы вы себя со стороны.
Маса подаёт Фандорину вещи, изъятые у нотариуса. Фандорин открывает футляр, в нём очки. Листок разворачивает, читает.
ФАНДОРИН: Очень интересно. «Я, Ян Казимирович Борецкий, доверяю поверенному Степану Степановичу Слюнькову вести дело о наследстве, причитающемся мне по смерти моего отца, а в возна-граждение передаю вышеуказанному С.С. Слюнькову веер, ранее принадлежавший моему дяде Сигизмунду Иосифовичу Борецкому и отныне становящийся законной собственностью С.С. Слюнькова. Подпись: Ян Борецкий». Тут и число есть. Сегодняшнее. Какой щедрый подарок. В награду за ведение дела о наследстве отдать нотариусу всё наследство ц-целиком...
СЛЮНЬКОВ: Умоляю вас, не нужно иронии! Я вор, но не убий-ца. Клянусь вам! Да и вором стал только сегодня. Всю жизнь чест-но... тридцать лет поверенным... Бес попутал... Не погубите, господин Фандорин! Если откроется, это позор, суд, разорение! Только останется, что в петлю! У меня жена молодая! Я так её люблю! И дети, от прежнего брака. Четверо! Бесовское наваждение! Не усто-ял!
Простирает к Фандорину руки.
ФАНДОРИН: Зачем вы украли веер? Захотели богатства и сла-вы?
СЛЮНЬКОВ: И молодости! Главное – молодости! Моей Сонечке ещё нет тридцати, я стар для неё. У меня радикулит, я еле хожу, а она красива, полна сил. Ну что вы так на меня смотрите? Я ведь то-же человек, а не параграф. Мне хочется счастья... Я всегда был практиком, в облаках не витал, но как трудно, как трудно жить в мире, где не бывает чудес! Твердишь себе год за годом: нет никаких чудес, есть только завещания, векселя, выкупные обязательства. И вдруг – веер. Ведь жизнь уходит. Вы молодой, вам не понять. Од-нажды очнёшься, а тебе пятьдесят. И думаешь: что – это всё? Даль-ше только сахарная болезнь, поездки на воды, старость и смерть? Когда вы рассказали про Инь и Ян, у меня будто лопнуло что-то в голове... какая-то струна оборвалась. Потом вдруг молния, кромеш-ная тьма. Клянусь, руки сами схватили веер и сунули под сюртук. Я так испугался! А когда зажёгся свет, отдавать веер было уже позд-но...
ФАНДОРИН: Ну да. Оставалось только под шумок подсунуть Яну Казимировичу фальшивую дарственную. Дарственная-то вам зачем?
СЛЮНЬКОВ: Ну как же! Вы сами говорили – веер исполняет желания только законного владельца.
ФАНДОРИН: Думали бумажкой Будду обмануть? Сразу видно нотариуса. Маса, сэнсу-о. (Маса поднимает веер, протягивает.) Ну что ж, попробуйте, помашите. Слова молитвы помните?
СЛЮНЬКОВ: Всё время их твержу... Вы... вы в самом деле... по-зволите?
Фандорин жалостливо кивает. Они с Масой, переглянувшись, наблюдают.
Слюньков роняет веер на пол – так дрожат руки. Быстро под-нимает, раскрывает.
СЛЮНЬКОВ: Голова кружится... В глазах темно... Господи Ии-сусе... (Испуганно.) Нет-нет, не «Иисусе»! (Разворачивает веер сна-чала белой стороной наружу.) Для мира хорошо – вот так. (Переворачивает). Для себя хорошо – вот этак. Не смотрите на меня так, я не святой, а самый обычный человек... Мир большой, если ему станет немножко хуже, он и не заметит... Хочу стать молодым, здоровым, красивым. И ещё богатым. И чтоб Сонечка меня обожа-ла! (Крестится. Поёт, качая в такт веером.) «Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё».
Пауза. Слюньков уперевшись рукой в поясницу, потягивается. Вскрикивает от боли.
СЛЮНЬКОВ: Ничего! Ничего! Всё, как было! Тот же старый хрыч...
ФАНДОРИН: Стыдно, право. Девятнадцатый век на исходе, а вы в сказки верите... Что же мне с вами делать? Ладно. (Рвёт листок в клочки.) Отнесите веер наследнику. Скажите, что нашли. А от воз-награждения отказывайтесь. Наплетите что-нибудь. Да Ян Казими-рович и не будет приставать с расспросами, не того сорта человек.
СЛЮНЬКОВ (понуро): Благодарю... Вы великодушный человек. Господи, в самом деле, как стыдно...
ФАНДОРИН: Маса, каэро.
Маса укатывает Фандорина, остаются Фаддей и нотариус.
ФАДДЕЙ (подбирая клочки): Ох, сударь, всё зло от бабья. Что на молодой-то жениться? Седина в бороду, а бес в ребро.
СЛЮНЬКОВ (разглядывая веер): Позор, позор... На старости лет такой срам... Воровство, подложное поручение... Погодите, погоди-те! Как ты думаешь, Фаддей, может, из-за этого и не вышло, а?
ФАДДЕЙ: Из-за чегой-то из-за этого?
СЛЮНЬКОВ: Да из-за того, что я нечестным образом веер при-своил, без ведома и согласия владельца. Будде это не понравилось.
ФАДДЕЙ: Такое кому ж понравится.
СЛЮНЬКОВ: Хорошо, большого чуда нельзя, но, может, полу-чится маленькое. Если наполовину развернуть, да белой стороной стукнуть, может, хоть радикулит пройдёт?
ФАДДЕЙ: Навряд ли. Хотя, конечно, всяко бывает.
СЛЮНЬКОВ (вертит веер): Чёрной нельзя, от этого помереть можно. Фаддей, я стукну, а?
ФАДДЕЙ: Да стучите, коли вам охота, только не со всей силы. Вещь ветхая, и так вон изорвали всю, роняючи.
Нотариус полуразворачивает веер, бьёт себя по шлему, потом ещё и ещё.
ФАДДЕЙ: Ну чего?
Нотариус прислушивается к себе. Осторожно разгибается. Потом вдруг резко наклоняется вперёд.
СЛЮНЬКОВ: Что-то странное... Совсем не больно! И тело ка-кое-то... Словно звенит. Или это в ушах, от ударов?
Сдёргивает шлем. Под ним оказывается густая чёрная шевелю-ра.
ФАДДЕЙ: Матушки-светы!
СЛЮНЬКОВ: Ты что? (Хватается за голову. Вскрикивает.) По-молодел! Помолодел! Аи да веер!
Скачет по сцене, выделывая невероятные антраша. Бросается к Фаддею, обнимает, целует.
СЛЮНЬКОВ: Фаддеюшка, милый! Есть чудеса, есть! Вот вам и сказки, господин Фандорин! На, постучи себя. Ты ведь моего ста-рей. И здоровье, поди, неважное.
ФАДДЕЙ: Какое уж ныне здоровье.
СЛЮНЬКОВ: На! Хлопни! Тоже помолодеешь!
ФАДДЕЙ (разглядывая веер): Ишь, истрепался как. И порван вот тутова... Не буду я хлопаться. Барин уж как болел, а тоже не стал. Говорит, как на роду написано, так пускай и будет... И мне тож чу-жого не надо. На кой мне ваша молодость, чего в ней хорошего? Всего хочется, а ничего не дают. Бабьё опять же жизню портит. Нет уж, дожить и на покой... А вы, сударь, идите себе, веер я Ян Кази-мирычу доставлю.
СЛЮНЬКОВ: Соня! Сонечка!
Вприпрыжку убегает. Фаддей, ворча, уходит следом.
3. Два гения
Перед закрытым занавесом. Маса катит кресло, в котором си-дит Фандорин, от одной кулисы к другой.
МАСА (сварливым голосом): Доосите анохито-о тайхосимасэн дэсита? Анохито-но иу кото-о доо-сите синдзимасита ка? Мудзай-но сёко га накатта нони...
ФАНДОРИН: Юдзай но сёко мо накатта. (Задумчиво.) Да и пис-толета у него не было.
МАСА: Э?
ФАНДОРИН: Стой-ка. Томарэ. (Маса останавливается.) Дзю-о сагасун да. (Делает жест, из которого ясно, что речь идёт о пис-толете.) Дарэ кара хадзимэё?
МАСА: Арукася.
ФАНДОРИН (подумав): Ёси. Икэ.
Маса поклонившись разворачивается и быстро уходит.
Фандорин крутит колеса, двигаясь в противоположном направ-лении. Чертыхается от сотрясения.
Навстречу ему из-за кулисы выходит Инга с лампой в руке. Уви-дев каталку, вскрикивает.
ИНГА: Вы? Как я испугалась! Что вы здесь делаете в темноте?
ФАНДОРИН (мрачно): К-катаюсь. Почему вы не у себя? Разве вы не понимаете, как это опасно? В доме убийца.
ИНГА: Я знаю... Но не могу поверить. Может быть, это всё-таки кто-то чужой? Кто-то, пришедший оттуда, снаружи? (Показывает рукой в сторону – оттуда как раз донёсся очередной раскат гро-ма.)
ФАНДОРИН: Нет, это кто-то отсюда, изнутри.
ИНГА (передернувшись): Я ведь и слуг хорошо знаю. Они мне почти как родные. Я часто бывала у покойного дяди Сигизмунда. Он меня очень любил... Ужасно, как это всё ужасно...
ФАНДОРИН: Ужасно, что я прикован к этому чёртову креслу. Мой слуга действует, а я только д-дедуктирую. Да и то не слишком эффективно... Инга Станиславовна, ради Бога, вернитесь к себе и запритесь. Если с вами что-то случится, я себе не прощу.
ИНГА: Да что я? Кому я нужна, кому опасна? Вот вы... Преступ-ник знает, что вы идёте по его следу. А вы со сломанной ногой, бес-помощный, и совсем один. Знаете, вы очень храбрый. И ещё... Вы настоящий джентльмен. Даже не спросили, куда я иду с лампой, среди ночи.
ФАНДОРИН: Угадать нетрудно. К вашему жениху.
ИНГА: Да. Дедукция, в самом деле, не из сложных... Ян, конеч-но, у себя во флигеле. Добывает вакцину, колет ею кроликов. Во-круг убивают, похищен веер, единственное его достояние, а Ян помнит только о своей науке. Я боюсь за него.
ФАНДОРИН: Пожалуй, в самом деле лучше, если вы с ним буде-те держаться вместе. Что же до веера, то передайте Яну Казимиро-вичу, что он нашёлся. Это была не кража, а так, недоразумение.
ИНГА: Правда? Эраст Петрович, милый! (Порывисто нагибает-ся и целует Фандорина.) Как я вам благодарна! Не знаю, как вам это удалось, но вы настоящий гений!
ФАНДОРИН (смущённо): У вас все гении...
ИНГА: Не все. Только вы и Ян. И, знаете... Мне жаль, что я не встретила первым вас.
Убегает. Фандорин смотрит ей вслед. Уезжает.

4. Тикусё!
Открывается занавес елевой стороны. Это кухня. Глаша неис-тово колотит большим деревянным молотком – отбивает мясо. Сзади появляется Аркаша, бесшумно подходит. Встаёт, грозно сложив руки на груди. Оглушительно кашляет.
Глаша с визгом отскакивает, замахиваясь своим молотом.
АРКАША: Чтой-то вы, Глафира Родионовна, в ночь-полночь вздумали кухарничать?
ГЛАША: Ох, напугалась как! Боязно в комнате сидеть. Когда де-ло делаешь, меньше страх берёт.
АРКАША: А коли сюда злодей зайдёт, да станет в вас из револь-вера палить?
ГЛАША: Я его тогда вот этим. (Показывает молот.) А что ж вы-то не почиваете?
АРКАША (горько): Страдаю-с. Ранили вы меня изменнической стрелой в самое сердце. Эх, Глафира Родионовна! На кого променя-ли-с? На идолище поганое, на язычника! А это грех-с, перед отечеством и Господом Богом! За это вас черти на том свете на сковороду посадят! Голым профилем-с!
ГЛАША: Довольно совестно вам, Аркадий Фомич, про мой про-филь такое выражать! Не ваша забота. И руку пустите, больно!
АРКАША: Не моя забота? Эх вы, Евины дочки. Глядите, после не пожалейте. Это я сегодня никто, лакей-с, а завтра, может быть, стану всё. Захочете ко мне под сластиться, а я на вас и не гляну-с. Не пара вы мне будете.
ГЛАША: Что это вы так загордились-то? С каких барышей?
АРКАША: Об том вам знать незачем-с. А только упускаете вы, Глафира Родионовна, своё счастье. (Наступает на неё.) Говорите правду, как на святой исповеди: тискались с косорылым?
ГЛАША: У самого у вас рыло накось! И дух изо рта! А Масаил Иваныч мужчина чистенький, гладкий!
АРКАША: Вот ты как? Гулящая! Истреблю!
Отбирает у неё молот, замахивается. Глаша пронзительно визжит.
Из-за кулис выскакивает Маса, воинственно шипя и выставив вперёд руки.
Аркаша отбегает. Глаша прячется Масе за спину.
АРКАША (размахивая молотом): Не моги драться! Нет такого закона, чтоб басурманы русского человека ногами по харе мордова-ли!
МАСА: Давать вопрос.
АРКАША: Вопрос можно, только руки прибери. И коленками не приседай.
МАСА: Арукася и докутор Диксон друзья?
АРКАША: Чево? Какой они нам друг! Они сами по себе, мы са-ми по себе.
ГЛАША (всхлипывая): Брешет он! Чуть не каждый вечер к анг-личанину ходил. Сколько раз мне хвастался! Масаил Иваныч, он меня за плечо! Больно! (Плачет.)
МАСА (наступая на Аркашу): Дрозьки – это радз. Докутор друг – это два. Дедукция. Давай-давай. Вести господин. Дерать допрос.
ГЛАША: Так его, Масаил Иваныч! Он дрожки сломал, и с док-тором-покойником всё шушукался, и ещё вокруг барышни всё кру-тился, шпионничал! Он убивец, больше некому! И меня истребить грозился! Чуть жизни не лишил!
Громко плачет.
Маса, достаёт свой свиток, отрывает клочок, вытирает ей слезы. Жалостно цокает.
Аркаша, воспользовавшись этим, сбивает молотом со стола лампу. Звон стекла. Свет на сцене гаснет. Топот ног.
КРИК МАСЫ: Томарэ!
КРИК ГЛАШИ: Масушка! Не пущу! Убьёт он тебя!
ГОЛОС МАСЫ: Грася-сан, догонять, догонять! А, тикусё!
5. Разбитое сердце
Занавес слева закрылся, открылся справа. Там лаборатория: стол с колбами и ретортами, на столе лежит чёрный кролик. Ян в фартуке склонился над кроликом. Рядом Инга, она держит в руках веер.
ИНГА: Как я рада! Не расстраивайся из-за кролика. Мы купим тебе тысячу других. Мы построим настоящую лабораторию, у тебя будут квалифицированные ассистенты. Ты непременно своего добь-ёшься. И мы с тобой будем очень, очень счастливы.
Кладёт ему руку на плечо.
ЯН (раздражённо дёрнув плечом): Подыхает! Мышцы одереве-нели! Что я делаю не так? Что?
ИНГА (трогает его за воротник): Несвежий... А у меня ты бу-дешь окружён заботой, у тебя всегда будут чистые, накрахмаленные рубашки. По вечерам мы будем пить чай, и ты будешь рассказывать мне о своей работе. Ты увидишь, какое это счастье – семья.
ЯН (оглядывается на неё): Лаборатория, животные, ассистенты – да-да. Слушай, этот веер, говорят, стоит миллион. Ты теперь богата. Купи его у меня, а? За полцены уступлю, мне хватит.
ИНГА: Купи? Купи?!
ЯН: Ну да. А что такого? Я, конечно, могу продать его кому-нибудь из этих, из коллекционеров, но это время, хлопоты. Работать нужно. Ты ведь желаешь мне добра, ты моя кузина. Дай хоть двести тысяч. Даже сто. Мне хватит. У меня будет лаборатория, а ты вос-становишь дядину коллекцию, вернёшь в неё самый ценный экспо-нат.
ИНГА: Да я и так куплю тебе лабораторию! Мы устроим её пря-мо здесь, в Эрмитаже, хочешь?
ЯН: Хм... Понимаешь... Вообще-то настоящему учёному не сле-дует жениться. Пойдут пеленки, няньки. Чаепития, и жена всё рас-спрашивает, и нужно ей объяснять... Давай лучше ты купишь у меня веер. Пятьдесят тысяч, и он твой.
Инга резко отворачивается и стоит так, спиной, некоторое время. Потом вновь оборачивается к нему.
ИНГА: Я не нужна тебе... Хотела подарить тебе свою жизнь, а ты в этом подарке не нуждаешься... Что ж, пусть так. Будь по-твоему.
ЯН: Ты только не обижайся, ладно? Ну какой из меня муж, сама посуди.
ИНГА: Я не буду обижаться.
ЯН (встревожено): А веер купишь?
ИНГА: Куплю.
ЯН: За пятьдесят тысяч?
ИНГА: Почему за пятьдесят? Ты говорил миллион – значит, миллион. Нынче же отдам распоряжение в банк. У тебя будет всё, что ты хочешь...
Ян хочет обнять её, вместо этого начинает жать руку, сооб-ражает, что она в резиновой перчатке, стягивает её зубами. Ру-копожатие.
ЯН: Всё, уговор. Веер твой. А миллион мой. Ты не передумаешь?
ИНГА: Уговор...
ЯН: Ура! Сделка века совершилась! (Склоняется над кроликом, напевая из «Оды к радости».) «Freude, scheme Gotterfunken, Tochter aus Elysium...»
Инга печально за ним наблюдает. Оба повёрнуты спиной или вполоборота к залу.
В это время из-за кулисы появляется Аркаша с молотом в руке. Ступая на цыпочках, проникает в лабораторию и закрывает за со-бой занавес.
6. Удар ногой
Перед занавесом. Маса толкает кресло с Фан-дориным, держит над ним зонт. Рядом семенит Фаддей.
МАСА (возбуждённо): ...Нигэтэ симаимасита! Утагаи-мо наку, Арукася га короситан дэс!
ФАНДОРИН: Аркаша?
МАСА: Хай!
ФАНДОРИН (Фаддею): Вы уверены, что это был он?
ФАДДЕЙ: А кто ж. Глаза ещё, слава Богу, видют. Он через двор к хлигелю прошмыгнул, я признал.
ФАНДОРИН: Ну что ж, дело близится к финалу.
Останавливаются перед той частью занавеса, за которой лабо-ратория.
Маса пытается открыть – заперто.
МАСА: Симаттэмас!
ФАНДОРИН (подъезжает, громко стучит): Ян Казимирович! Инга Станиславовна! Откройте! Это я, Фандорин!
Изнутри доносятся крики.
АРКАША: Сколопендра! Иуда! Убью!
Шум, грохот.
ИНГА: Стреляй, Ян, стреляй!
Три выстрела.
Маса с визгом подскакивает, вышибает ногой «дверь».
7. В лаборатории
Занавес открывается полностью.
Аркаша лежит, чуть в стороне на полу сидит Ян с револьвером в руке. Инга тоже на полу, близ столика, её лицо в крови.
ФАНДОРИН (вкатываясь в лабораторию): Инга! Вы ранены?
ИНГА: Ударилась о ножку... Он толкнул... Ничего...
Ян встаёт, пошатнулся, схватился за голову.
ЯН: Чёрт... Что за чёрт... Стоял... Вдруг лежу... И рядом – это. (Показывает револьвер.) Я убил его? Убил?
МАСА (он сидит на корточках над Аркашей): Готов. Дырки. (Показывает три пальца.) Горова, грудь, хара.
ЯН: Хара?
ФАНДОРИН: Это по-японски «живот»... Инга, Инга Станисла-вовна, вы можете встать? (Помогает ей подняться.)
ИНГА: Всё хорошо... Только голова немножко кружится.
ФАНДОРИН: Лоб разбит. А пол пыльный, грязный. Воды!
Фаддей уже несёт кувшин с водой, смачивает платок Фандори-на.
ИНГА: Вы себе не представляете... Это был кошмар!
ФАНДОРИН: Потом расскажете. Сначала нужно п-промыть сса-дину. (Осторожно обрабатывает рану.)
Ян подходит, смотрит с профессиональным интересом.
ЯН: Классический случай. Питательнейшая среда для бацилл Николайера. Эх, сейчас бы инъекцию сыворотки – если б была...
ИНГА: А ты? Как ты? Он тебя так сильно ударил.
ЯН (щупает голову): Шишка. Но сотрясения вроде бы нет.
ФАНДОРИН: Ну вот. Так лучше. А теперь рассказывайте.
ЯН: Пускай Инга. Мне, собственно, нечего рассказывать... (Тро-гает шишку.)
ИНГА: Да, Ян ничего не видел... Мы стояли – вот здесь, спиной к двери. Разговаривали. Вдруг сзади шорох. Не успела оглянуться...
ЯН: Я тоже не успел.
ИНГА: Удар, Ян падаег! Оборачиваюсь – этот человек. Замахи-вается, хочет снова ударить. Я его за руки, на пол со стуком что-то железное. Смотрю – пистолет! Отшвырнула ногой! А он меня как толкнёт! Я отлетела туда, ударилась!
ЯН: Я как сквозь сон... Слышу: «Стреляй, Ян! Стреляй!» Смотрю – на полу вот эта штука. Сам не помню, как поднял руку, нажал не-сколько раз...
ФАНДОРИН: И все три раза попали. В голову, в грудь и в живот. Уложили н-наповал. Недурно для новичка.
ЯН: Что это он на нас накинулся? С молотком, с револьвером. Что мы ему сделали? С ума, что ли, сошёл? Ничего не понимаю
ФАНДОРИН: Что ж тут не понять? Картина более или менее яс-ная. Наступают времена, когда в спектакле под названием «Россия» поменяются роли. Такому вот Аркаше будет мало реплики: «Кушать подано», он захочет стать главным действующим лицом д-драмы. Лакей Аркадий в этом преуспел. Он придумал пьесу, ловко разы-грал её, а господ сделал статистами. Вытащил из долговой ямы Диксона. Поставил условие: хозяин должен умереть. И Диксон то ли отравил, то ли, как говорится, залечил до смерти – так или иначе, Сигизмунд Борецкий переселился в мир иной.
ИНГА: Бедный дядя... Это всё из-за наследства, да?
ФАНДОРИН: Из-за веера. Чтоб поверить в могущество этого куска бумаги (кивает на веер, лежащий на столе), нужен особый склад личности. Бог знает, какие б-бредовые фантазии витали в го-лове этого лакея. Действовал он дерзко и изобретательно. Доктору за соучастие, очевидно, посулил деньги. Во всяком случае, о вол-шебных свойствах веера Диксону известно не было. Аркадию было очень важно, чтобы о к-колдовской силе веера никто не узнал, осо-бенно наследники. Именно поэтому он подпилил ось на дрожках, чтобы я не приехал и не испортил ему всю игру.
ИНГА: Но как бы он заполучил веер?
ФАНДОРИН: Очень просто. Зная, как нуждаются Ян Казимиро-вич и его отец, он выкупил бы у них эту безделицу за какую-нибудь скромную сумму. Но план рухнул. Неожиданное коварство проявил доктор Диксон. Он, очевидно, догадался, что веер имеет какую-то особенную ценность. Слугам в присутствии господ рот раскрывать не позволяется, и англичанин на глазах у своего сообщника стал выманивать веер. Аркадия выручила предусмотрительность. Кази-мир Иосифович был человеком непредсказуемым, поэтому лакей заранее подсыпал ему в коньяк яду. Если опекун заупрямится, от него можно будет избавиться и договориться с Яном Казимирови-чем. Вышло удачно: Казимир Иосифович получил отраву из рук собственного сына. А доктор потом ещё и уничтожил улики – ему вмешательство полиции было ни к чему. Но на этом везение Арка-дия закончилось. Во-первых, появился я, хоть и со сломанной но-гой. О волшебной силе веера узнали все. Во-вторых, исчез веер.
ИНГА: Куда он всё-таки делся? Как вы его нашли?
ФАНДОРИН: Это не имеет отношения к нашему главному сю-жету. Важно то, что Аркадий затаился у окна гостиной и подслуши-вал, как я беседую по очереди со всеми вами. Когда доктор собрался рассказать мне всю правду, лакей заткнул ему рот. Пулей.
ЯН: А зачем он ворвался ко мне в лабораторию? Накинулся, уда-рил по голове. Что я-то ему сделал?
ФАНДОРИН: Ничего. Просто Аркадию стало известно, что веер найден и находится здесь. А ещё он знал, что Маса его раскусил, и что с минуты на минуту прибудет полиция. Он не мог терять време-ни.
ЯН: Да, всё логично.
ИНГА (вполголоса Фандорину): Я же говорила: вы гений.
ЯН: Ну, всё хорошо, что хорошо кончается. Нелепица разреши-лась. Я свободен, у меня есть средства. Можно заняться делом.
ФАНДОРИН (протягивая руку): Вы позволите?
ЯН (передавая ему револьвер): Да-да, заберите эту гадость.
Подходит к столу, приставляет стетоскоп к неподвижному кролику.
ФАНДОРИН: Угу. Револьвер тот самый, вне всякого сомнения. Шестизарядный барабан, осталось два патрона. Один выстрел был сделан в гостиной, вот из этого г-гнезда. И три гильзы, только что отстрелянные...
ИНГА (вполголоса): Я вижу, что-то не даёт вам покоя.
ФАНДОРИН (подносит палец к губам): Скажите-ка, Ян Казими-рович, вы ведь навещали покойного дядю незадолго до его смерти?
ЯН: Еле дышит... Что? Да, он вызывал меня. Мы говорили о ме-дицине.
ФАНДОРИН: И после этого Сигизмунд Иосифович решил оста-вить веер вам?
ЯН: Ну да. Старик верил в эти китайские бредни. Должно быть, полагал, что махалка поможет мне сделать открытие. А она и помо-жет, только не так, как он думал. Благодаря ей у меня будут деньги. Много!
ФАНДОРИН: Инга Станиславовна, я слышал, как Аркадий кри-чал что-то про сколопендру и, кажется, иуду. В каком смысле «иу-да»? Может быть, он кричал что-то ещё?
ИНГА (после паузы): Не помню. Я так испугалась... Хотя нет, по-стойте! Когда он ударил Яна по голове, то крикнул: «Получи, Иу-да!»
ЯН (не оборачиваясь): В самом деле? Я не слышал. Почему «Иу-да»?
ФАНДОРИН: Потому что вы предали своего сообщника.
ЯН (обернувшись): Что-о?!
Фандорин направляет на него револьвер.
ФАНДОРИН: Ни с места. Револьвер теперь у - меня. Стройную я вам изобразил версию? Вы успокоились, отдали оружие. А успо-коились, между п-прочим, зря.
ЯН: Что-о?!
ФАНДОРИН: Теперь я расскажу, как всё было на самом деле. Вам были очень нужны деньги – для ваших ч-честолюбивых экспе-риментов. Что такое жизнь родственника по сравнению с благом человечества? Особенно если это и ваше личное благо. Слава, бо-гатство, весь мир у ваших ног. Вы постарались понравиться дяде, чтобы он не забыл про вас в завещании.
ЯН: Э, э, чиновник особых поручений, вы это бросьте! Конечно, деньги мне нужны, но...
ФАНДОРИН: Вы человек методического мышления. У вас был приготовлен и запасной вариант. Если бы дядя всё-таки обошёл вас в завещании, то разве что в пользу Инги Станиславовны. И тогда вы на ней уж непременно женились бы. Так?
ЯН: Ну, так. Да что с того?
Инга со стоном закрывает лицо руками.
ФАНДОРИН: Деньги вам нужны были срочно. Вы ведь человек нетерпеливый. Тут-то вам и пригодился мистер Диксон. За обещан-ное вознаграждение он согласился свести пациента в могилу. При-шлось взять в сообщники лакея. Парень он был ловкий, – барину лекарство подменить, да и в истории с дрожками вон как п-пригодился. Вы не верили в волшебные чары веера, но отлично зна-ли, каких денег стоит эта реликвия.
ЯН: Понятия не имел! Клянусь вам!
ФАНДОРИН: Зачем же вы тогда принесли отцу флягу с отрав-ленным коньяком? Разве не для того, чтобы помешать Диксону пе-рекупить веер? И у окна подслушивали тоже вы. Стреляете вы пре-восходно – вот доказательство. (Кивает на труп.) Казалось, вы сво-его добились. Опасный свидетель, доктор Диксон, уничтожен, веер к вам вернулся. Но тут появляется лакей. Он догадался, что доктора убили вы, и боится, что его постигнет та же участь. Потому и на-бросился на вас. Если б не Инга Станиславовна, вы не успели бы прийти в себя и выстрелить.
ЯН: Да ну вас к чёрту! Несёте чушь, а я должен оправдываться! Если я стрелял в Диксона, если револьвер мой, то почему он вдруг оказался у Аркадия?
ИНГА: А может быть, у Аркадия и не было револьвера?.. Я же говорила: мы стояли лицом туда, вдруг сзади шорох, удар, крик, Ян падает, я оборачиваюсь, этот человек замахивается снова, я хватаю его за руки, на пол падает что-то железное, я смотрю – оружие, от-швырнула ногой... Но откуда выпал револьвер, я не видела.
ФАНДОРИН: Разумеется, у лакея не было револьвера. Иначе он пристрелил бы «иуду». Револьвер выпал из кармана Яна Казимиро-вича. (Ян хочет возразить, но Фандорин повышает голос.) Всё, дальнейшее предоставим полиции. Пока же я вынужден поместить вас под замок. (Фаддею.) Что за той дверью?
ФАДДЕЙ: Чуланчик.
ФАНДОРИН: Вот и отлично. Господин Борец-кий, милости п-прошу в чуланчик. Маса, асоко дэ карэ-о тодзикомэтэ окэ.
МАСА: Хай. (Подходит к Яну, берёт его за рукав, хочет вести в чулан.)
ЯН: Отстань! Пусть ваш азиат оставит меня в покое! Дайте хоть мою крольчиху! И вакцину! Я не могу сидеть без дела! Инга, что они со мной делают?!
ИНГА: Господи, да отдайте вы ему крольчиху! Разве вы не види-те, он болен!
Ян берёт под мышку кролика, шприц, успевает цапнуть со сто-ла ещё какую-то склянку и лишь после этого позволяет запереть себя в чулане.
ИНГА: Он не в своём уме... Господи, сколько несчастий! (Всхли-пывает. Пятится от чулана, спотыкается о лежащий труп, вскрикивает.) Ради Бога, уберите его!
ФАНДОРИН: Фаддей Поликарпович, Маса, унесите тело к тем двум... Сейчас, Инга Станиславовна, сейчас.
Фаддей и Маса выносят мертвеца. Инга всхлипывает. Фандорин держит её за руку.
ИНГА: Ужасно, ужасно, ужасно... Если бы не вы... Я не знаю, что мной, со всеми нами...
ФАНДОРИН (протягивая ей платок): Не нужно плакать. Ведь кроме меня здесь никого нет, все ушли.
ИНГА: Что?
ФАНДОРИН: Теперь, когда мы остались вдвоём, позвольте за-дать вам один-единственный вопрос. Всё это из-за несчастного вее-ра?
ИНГА: Что «это»?
ФАНДОРИН: Все эти убийства, интриги, вероломство. Вы со-вершили все эти гнусности лишь для того, чтоб завладеть веером?
ИНГА: Эраст Петрович, я... я не понимаю!
ФАНДОРИН: Чего вы не понимаете? Зачем мне понадобилось обвинять бедного Яна? Чтобы окончательно убедиться в вашей ви-не. Я дал вам понять, что подозреваю не Аркадия, а Яна. И вы, что называется, схватили на лету. Тут же подкинули недостающие ули-ки: и револьвера-то у Аркадия не было, а ещё он, оказывается, крикнул Яну: «Получи, иуда». Последнее было с вашей стороны уж вовсе неосторожно. Там, за дверью, я был не один, а с двумя свиде-телями. Когда мы подбежали к двери, здесь было тихо. После того, как я закричал «Откройте!» и стал стучать, после, а не до, раздался шум, Аркадий закричал про сколопендру, и грянули выстрелы. Из этого следует, что к моменту нашего появления Ян Казимирович уже лежал на полу, оглушённый, а вы с Аркадием выясняли отно-шения. Он требовал, чтоб вы его спасли? Или просто хотел денег?
ИНГА: Господи, тоже гений и тоже сумасшедший...
ФАНДОРИН: Услышав мой голос, вы попытались застрелить со-участника, но он выбил револьвер. Вы успели отшвырнуть оружие, криком привели Яна Казимировича в чувство. Он открыл огонь, и вам удалось выйти сухой из воды. Почти удалось.
ИНГА: Да зачем, с какой стати стала бы я нагромождать все эти злодейства? Сигизмунд любил меня. Вы даже не представляете, как он меня любил! Мне достаточно было попросить, и он отдал бы мне этот веер!
Берёт со стола веер.
ФАНДОРИН: Я знаю, что он вас любил. И судя по всему, силь-нее, чем предписывают родственные чувства. Но Сигизмунд Борец-кий был человеком по-своему нравственным. Он свято верил в силу веера и относился к своей реликвии ответственно. Сам ею так и не воспользовался, даже ради собственного исцеления. Да если бы и воспользовался, его ждало бы тяжкое разочарование. А вас он, хоть и любил, но, похоже, знал вам цену и не желал, чтобы это «мощное» средство (кивает на веер) попало в ваши руки. Состояние, деньги – пожалуйста, но только не Веер Добра и Зла. Незадолго до кончины он вызывает п-племянника, убеждается, что тот искренне увлечён наукой, и решает оставить веер ему. Вы догадывались, что такой исход возможен, для того и стали невестой Яна Казимировича. Вы не остановились ни перед чем, лишь бы достичь своей цели. И не-сомненно достигли бы её. Ян отдал бы вам веер – ведь ему для ис-следований нужны деньги, а в мистику он не верит.
ИНГА: Уже.
ФАНДОРИН: Что «уже»?
ИНГА: Уже достигла. Обменяла веер на дядюшкины капиталы. Теперь он мой. Нотариального акта нет, но ведь для Будды это не-важно, правда? Главное, что владелец веера передал мне его добровольно. Вы умный человек, господин Фандорин. Ещё умней, чем я думала. И продедуктировали всё очень логично. Только вот...
ФАНДОРИН (изумлённо): Вы сознаётесь?
ИНГА: Да. Знаете, надоело препираться. К тому же это не имеет ни малейшего значения. Вы человек умный и логичный, только с одним недостатком.
ФАНДОРИН: Интересно, каким же?
ИНГА (приближается к нему, наполовину раскрывает веер, об-махивается): Слишком логичны. А потому за деревьями не увидели леса. Знаете, чего вы не учли?
Фандорин рывком встаёт. Вскрикнул, покачнулся, но удержался на ногах.
ФАНДОРИН: Руки держать на виду! У вас второй револьвер?
ИНГА (смеётся): Ах, умные мужчины, до чего же вы глупы. Второго револьвера у меня нет. Но у меня есть веер. И он действи-тельно волшебный!
С этими словами она бьёт Фандорина чёрной стороной веера по лбу. Тот падает в кресло, как подкошенный. Смотрит на неё снизу вверх широко раскрытыми глазами, не в силах пошевелиться.
ИНГА: Оп-ля! Не ждали, господин рационалист? Коньяк у него отравленный! Нет, Эраст Петрович. Точно так же я шлёпнула пья-ненького дядю Казика – чтоб проверить. И проверила! Милый дя-дюшка упал и умер. И только тогда, только тогда я по-настоящему поверила! Зачем мне револьвер? Вот самое мощное оружие на свете. И оно теперь принадлежит мне! Сейчас я произнесу заклинание. Мир сделается немножко похуже (ну и чёрт с ним), зато я стану са-мой великой, самой прекрасной, самой могущественной... (Раскры-вает веер, поворачивает его чёрной стороной наружу и нараспев читает молитву.) «Нам-мёхо-рэнгэ-кё, Нам-мёхо-рэнгэ-кё, Нам-мёхо-рэнгэ-кё, Нам-мёхо-рэнгэ-кё, Нам-мёхо-рэнгэ-кё, Нам-мёхо-рэнгэ-кё, Нам-мёхо-рэнгэ-кё, Нам-мёхо-рэнгэ-кё».
Удар грома, вспышка молнии, свет гаснет, зажигается вновь – одним словом, происходит Чудо.
Инга пошатнулась, выронила веер, с криком упала навзничь. Её бьют судороги. Она запрокидывает голову, вытягивается дугой. Это должно быть натуралистично и страшно. Потом застывает прямая, как палка.
Из запертого чулана доносятся крики.
ГОЛОС ЯНА: Она жива! Она жива! Честное слово, жива!
Вбегают Фаддей и Маса.
ФАДДЕЙ: Господи, барышня! (Бросается к Инге.)
МАСА: Данна! Дооситан дэс ка?! (Бросается к Фандорину. По-могает ему подняться на ноги.)
ФАНДОРИН (изумлённо): Нога... Я не чувствую боли. (Топает загипсованной ногой. Делает шаг, другой. Подпрыгивает.) Перело-ма нет! Что за ч-чертовщина?
ГОЛОС ЯНА: Да откройте же! Эврика! Эврика!
Дверь чуланчика с треском распахивается, вылетает Ян.
ЯН: Смотрите, она жива! Она выздоровела! (Спускает на пол крольчиху, и та резво бежит за кулису .) Вакцина есть! (Поднима-ет руку со шприцом.) Получилась! Я сам не понял, как! Добавил десять миллиграмм эссенции, и сработало! Это настоящее чудо! (Наконец, замечает лежащую Ингу, осекается.) Что... что случи-лось?
ФАНДОРИН (слабым голосом): По всем симптомам – столбняк... Возможно, из-за той ссадины на лбу. Но как-то уж очень быстро. Разве так бывает? (Покачнулся, схватился рукой за лоб. Маса под-летает к нему с каталкой, Фандорин обессилено садится.) Что за... Нет, невозможно!
ЯН: Бывает. Если в кровь попадает сильная бацильная культура. Столбняк? Но это же отлично! Просто превосходно! Какое везение! Можно проверить действие вакцины на человеке! Немедленно, сей-час.
Опускается на корточки, делает Инге укол.
ФАНДОРИН (Масе, указывая на лежащий веер): Сэнсу-о... Боку ни...
Маса подаёт ему веер, Фандорин осторожно, будто заряжен-ную мину, его рассматривает.
ФАНДОРИН: Что за ч-чёрт! На бумажной части иероглиф «солнце», а на деревянной «луна»! И откуда тут полоска папирос-ной бумаги?
ФАДДЕЙ: Это я давеча подклеил. Снял бумажку с деревяшки, залатал, снова приклеил. Клей самолучший, намертво схватил. Вон как аккуратненько стало, не стыдно людям показать.
ФАНДОРИН: Боже мой, вы приклеили шиворот-навыворот... (Смотрит на Ингу.) Я сплю! Это сон! Она думала, что сделает миру хуже, а себе лучше, но вышло наоборот... Мир стал лучше – столбняк побеждён... И моя нога срослась – от удара... Это что, чудо?
Инга издаёт громкий стон. Ян помогает ей сесть. Она хочет что-то сказать, но лишь мычит.
ЯН: Жизнь спасена, но поражение бациллами Николайера слиш-ком сильное. Боюсь, бедная кузина останется парализованной. Но всё равно, вакцина работает!
Фандорин встаёт с кресла.
ФАДДЕЙ: Куда вы, батюшка? Сидите, на вас лица нет.
ФАНДОРИН: Уступлю место д-даме.
Ян и Фаддей переносят Ингу в кресло, она мычит.
ФАНДОРИН (бормочет): Есть много в небесах и на земле тако-го, что нашей мудрости, Гораций, и не снилось... (Поворачивает веер то так, то этак.) Ах, Фаддей Поликарпович, что вы натворили! Добро перепутали со Злом, да ещё прихватили самолуч-шим клеем, намертво. Как же теперь разобраться-то?
ФАДДЕЙ: Уж как-нито разберёмся. Верно, Масаил Иваныч?
МАСА: Борьшое деро.

ЗАНАВЕС.