Инь и ян (белая версия)

«Инь и ян» – это театральный эксперимент. Один и тот же сюжет изложен в двух версиях, внешне похожих одна на другую, но принадлежащих к двум совершенно разным мирам. По форме это детектив, расследование ведет великий сыщик Эраст Фандорин, которому помогает его верный слуга Маса. Пьеса была написана автором специально для режиссера Алексея Бородина (Российский академический молодежный театр).

Действующие лица

Эраст Петрович Фандорин, чиновник особых поручений при мос-ковском генерал-губернаторе.
Маса, камердинер Фандорина.
Ян Казимирович Борецкий, недоучившийся студент.
Инга Станиславовна Борецкая, его кузина.
Казимир Иосифович Борецкий, отец Яна.
Станислав Иосифович Борецкий, отец Инги.
Лидия Анатольевна Борецкая, жена Станислава Иосифовича, мать Инги.
Роберт Андреевич Диксон, домашний врач.
Степан Степанович Слюньков, нотариус.
Фаддей Поликарпович, камердинер покойного хозяина усадьбы.
Аркаша, лакей.
Глаша, горничная.
Белый кролик

Действие происходит в 1882 году в подмосковной усадьбе по-койного Сигизмунда Борецкого.

Первое действие

1. Влюбленные
Сцена разделена перегородкой, причём часть, что находится слева (она вдвое шире правой), закрыта занавесом, а правая часть открыта. Вдали погромыхивает приближающаяся гроза.
Справа из-за кулис выходит Инга, прижимая к груди белого кролика. За ней следом выходит Ян. Он в клеёнчатом фартуке поверх студенческой тужурки.
ЯН: Инга, отдай животное!
ИНГА: Как бы не так. Ты будешь мучить бедняжку. (Целует кролика.)
ЯН: Такое у меня ремесло – мучить животных, чтоб избавить от мук человечество. Знаешь, сколько людей ежегодно умирает от столбняка?
ИНГА: Знаю, ты уже говорил. И я нисколько не сомневаюсь, что ты победишь эту свою столбнячную бациллу... Как её...
ЯН: Бацилла Николайера.
ИНГА: Победишь своего Николайера, спасёшь человечество от столбняка, и тебе поставят памятник. Но в чём виноват этот пуши-стый, этот ушастый? (Снова целует кролика.) И чего стоит спасение человечества, если для этого пришлось замучить маленького кроли-ка?
ЯН: Это из Достоевского? Не по моей части. Я рационалист, а не моралист. Пожертвовать несколькими кроликами ради того, чтобы спасти тысячи людей – это рационально. Смотри. (Достаёт из кармана футляр, из него изрядного размера шприц.) Вот она, столбняч-ная бацилла. Эта коварная убийца проникает в кровь через пустяко-вую ранку и вызывает страшную, мучительную смерть. Я уверен, что антитоксин можно добыть из сыворотки крови иммунизирован-ного кролика! Может быть, именно этот экземпляр даст мне ключ!
Хочет забрать кролика, Инга не выпускает, и они застывают в этом полуобъятьи.
ИНГА: ...Ян, ты одержимый. Даже сюда привёз клетку с кроли-ками. Это в дом покойника!
ЯН: Здесь замечательное электрическое освещение, можно рабо-тать ночью. А дядя Сигизмунд тоже был в некотором роде учёный. Он не обидится.
ИНГА: Я знаю, он вызывал тебя незадолго до смерти. О чём вы говорили?
ЯН: Расспрашивал о моих экспериментах.
ИНГА: Как это замечательно! Наверное, решил оставить тебе де-нег на исследования!
ЯН: Если и так, что проку? Мне до совершеннолетия еще семь месяцев. Опекуном станет папаша, он денежки в два счёта спустит, ты его знаешь. И дядя Сигизмунд это тоже знал. Нет уж, любимая племянница у него была ты, тебе всё и достанется.
ИНГА: Мне не нужно богатства. Я просила дядю не унижать мо-ей любви к нему, завещать какую-нибудь безделицу на добрую па-мять – и только.
ЯН: Душещипательные мерихлюндии. Чёрт, мне бы хоть тысячу рублей! Я бы снял настоящую лабораторию, купил швейцарское оборудование... Пойми ты, я в двух шагах от великого открытия! Если мне удастся... Ух, если мне удастся одолеть бациллу Николай-ера! Недоучившийся студент открыл противостолбнячный антиток-син! Представляешь?
ИНГА: Я верю в тебя, ты гений! Но ты как малый ребенок, ты без меня пропадешь. Мы обязательно поженимся. Пускай мои роди-тели против, пускай церковь не позволяет венчать двоюродных – всё равно, мы непременно будем вместе.
ЯН (рассеянно): Да, ерунда. Мы уедем в Америку. Что нам цер-ковь?
ИНГА: Нет, я хочу, чтобы всё было по-настоящему. Держи свой «экземпляр» и пойдем. Все уже в гостиной, сейчас будут читать за-вещание. Идём же! Не то опоздаем!
ЯН: Да пропади они пропадом со своим завещанием!
ИНГА: Глупый, ты ничего не понимаешь в практических делах. Твой антитоксин то ли добу-дется, то ли нет. А вот если дядюшка оставил состояние тебе, мы сможем обвенчаться и без бациллы. Па-па сразу подобреет. Напишет архиепископу, и тот даст разрешение на брак.
ЯН: Иди, коли тебе интересно. А мне противно зависеть от ка-призов богатого сумасброда. Да и на папашу моего драгоценного лишний раз любоваться неохота. (Кролику.) Пойдем-ка, лучше, брат, в наш чуланчик, поработаем.
ИНГА: Милый, ну пожалуйста... (Гладит его по щеке. Ян по-правляет очки.} Идём! От этого зависит наше будущее.
Тянет его за собой. Ян неохотно идёт, прижимая к груди кролика.

2. Онемели
Занавес открывается слева и закрывается справа. Видно гости-ную. За окнами темно, время от времени полыхают зарницы. Во-шедшие Ян и Инга застают немую сцену: все, кто находится в гостиной, застыли на месте.
Нотариус Степан Степанович Слюньков, лысый, с седым венчи-ком волос, стоит посередине комнаты, держит в руках листок – он единственный, кто не проявляет никаких чувств. Прочие окоченели от изумления, всяк по своему. Казимир Иосифович Борецкий (отец Яна) удручён и потрясён. Станислав Иосифович и Лидия Анатольевна Борецкие (родители Инги) не верят своему счастью. Доктор Диксон развёл руками и вытаращил глаза. У дверей стоят слуги: Фаддей, Аркаша, Глаша. Фаддей неодобрительно качает го-ловой. Аркаша разинул рот. Глаша испуганно прикрыла губки ладо-нью.
Ян и Инга тоже изумлены, переглядываются.
ЯН: Это что ещё за немая сцена?
Застывшие фигуры оживают.
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Убит! Раздавлен пятою судьбы! Как червь! Ян, сын мой, мы погибли!
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Инга! Ангел мой! Это сон! Чудесный сон!
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ (вытирая лоб платком): Уф, даже в жар кинуло! С одной стороны, это, конечно, обидно – так обой-тись с родным братом, то есть, собственно, с обоими братьями... Но, с другой стороны, это его право.
ДОКТОР ДИКСОН: It's unbelievable... Прошу вас, sir... сударь, прочтите ещё раз!
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА И СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Да-да, пожалуйста! Прочтите снова!
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Вот именно, снова! Проклятье! Когда я трезв, ничего не соображаю... Какой, к чёртову дедушке веер? Ян, где моя фляжечка? Отдай!
ЯН: Когда уедем, не раньше. Кто клятву давал? Я только на этом условии с вами и поехал...
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Изверг, отцеубийца! Один глоточек коньячку! Ведь гибель последней надежды!
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Помолчи, Казимир! Читайте!
СЛЮНЬКОВ (читает): «Сего тридцатого августа 1882 года, на-ходясь в здравом уме и трезвой памяти, я, Сигизмунд Иосифович Борецкий, в присутствии нотариуса Степана Степановича Слюнько-ва...» (кланяется и вскрикивает, хватаясь за поясницу). Проклятая поясница! «...Слюнькова объявляю мою последнюю волю касатель-но принадлежащего мне...»
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Ах нет! Не нужно всё. Только самый конец.
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Да, последнее предложение.
СЛЮНЬКОВ: Извольте. Вот: «...Всё вышеперечисленное дви-жимое и недвижимое имущество, равно как и вклады в «Русско-Азиатском банке» и банке «Кредит Лионнэз», завещаю моей племяннице Инге Станиславовне Борецкой...»
ИНГА (пронзительно)'. Я же его просила!
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Господи! Да святится имя Твое!
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Зачем девочке, почти ребенку, та-кое состояние? Душенька, ты и распорядиться им не сможешь.
ИНГА: Ничего, папенька, мне уже 21 год, я совершеннолетняя. А что там дальше?
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Да-да, самый-то конец. Может, я не-допонял? Ян, слушай!
СЛЮНЬКОВ (читает дальше): «...моему племяннику Яну Кази-мировичу Борецкому завещаю свой бумажный веер, который пере-даю на ответственное хранение в нотариальную контору «Слюньков и Слюньков». Далее только число и подпись.
ДИКСОН: It's incredible! Absolutely incredible! Я лечил этот чело-век три месяца! Хоть бы мелочь завещал! Out of common decency!
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Если б вы, доктор, его вылечили – тогда другое дело, а так за что вам? Он и мне-то, брату любимому, согбенному под ударами судьбы, ни шиша не пожаловал... Над пле-мянником, несчастным юношей, жестоко поглумился. Бумажный веер, каково? Ян, сынок, принеси фляжечку... Плохо мне...
ЯН: Да ну вас к чёрту, старый вы пьяница! Что я здесь время те-ряю! (Хочет уйти)
ИНГА: Постой! Не уходи! Про веер это не просто так! Здесь ка-кая-то тайна!
ЯН: Не тайна, а насмешка! Будь прокляты толстосумы, изде-вающиеся над людьми.
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Но как же... Это несправедливо! Я нищ, кругом в долгах! А Стасик и без того богат!
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Не богат, а состоятелен. Это наша Инга теперь миллионщица. (С чувством, обращаясь к висящему на стене портрету). Сигизмунд, я всю жизнь завидовал тебе. Твоей хватке, твоей неукротимой энергии. Прости меня! Да будет земля тебе пухом!
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Каким еще пухом! Я только давеча, на прошлой неделе, занял пять тысяч... Надеялся выплатить из на-следства!
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Что ж, мне жаль твоего кредитора. Глупый человек, нашёл, кому одалживать.
Казимир Иосифович внезапно разражается истерическим хохо-том и никак не может остановиться.
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Ой... Ой, Стаська... Тут ты прав... Прав, как никогда!
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ (брезгливо отвернувшись): Скажи-те, господин... э-э... Слюньков, а когда моя дочь сможет вступить, так сказать, в права наследования? Она слишком юна и неопытна, чтобы самой разобраться в подобных вещах...
ДИКСОН (перебивает):. Господа, господа! А веер?
ИНГА: В самом деле! У дяди была великолепная коллекция вос-точных раритетов. Может быть, этот веер представляет какую-нибудь невероятную ценность?
ЯН: Бумажный-то?
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Да! Где наш веер?.. Бу... (всхлипыва-ет) бумажный...
СЛЮНЬКОВ: Я уполномочен сообщить вам, что указанный в за-вещании предмет действительно был передан мне завещателем и, согласно полученным инструкциям, доставлен сюда, в подмосковное имение усопшего. Однако...
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Какое еще «однако»? Где наше на-следство?
СЛЮНЬКОВ: Честно говоря, я пребываю в некотором затрудне-нии... Видите ли, в инструкции сказано, что означенный предмет должен быть передан наследнику в присутствии одного человека, некоего Фандорина Эраста Петровича, который сделает необходи-мые разъяснения...
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Фандорин? Милый, не тот ли это мо-лодой человек, о котором говорили в салоне у Одинцовой?
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Да, вне всякого сомнения. Он ведь недавно вернулся с Востока. И наш Сигизмунд тоже много времени провел в Китае и Японии.
ДИКСОН: Что за господин Фандорин?
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Чиновник, состоящий при его сия-тельстве московском генерал-губернаторе. Молодой, но очень на виду.
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Рассказывают, будто бы после какой-то трагической истории он долго жил на востоке и превратился в совершенного азиата!
ЯН: Ну и где он, ваш азиат? (Нотариусу.) Вы ему писали?
СЛЮНЬКОВ: Разумеется. И получил уверение, что господин Фандорин приедет. Однако коляска, отправленная к московскому поезду ещё утром, не вернулась, а теперь уже вечер...
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Фаддей, кто поехал к поезду?
ФАДДЕЙ: А?
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Кто поехал к поезду?
ФАДДЕЙ: Это я, ваше превосходительство, не могу знать. Я при барине-покойнике в камердинерах состоял. А про лошадей ничего не знаю, не моя плепорция. Если насчёт провизии распорядиться или счета проверить, прислугу нанять либо уволить, это ко мне. И чтоб порядок в доме был, это тоже я...
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Ну хорошо, хорошо! А по лоша-дям у вас тут кто?
ФАДДЕЙ: Это смотря по каким лошадям. Если по барским – од-но, по хозяйственным – другое.
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ (теряя терпение): На которых по-ехали встречать господина Фандорина?
ФАДДЕЙ: На барских. Он же барин. Это вот по Аркашиной части.
АРКАША (кланяясь): Так точно, по моей-с. Я при почившем на-шем благодетеле в лакеях состоял-с, для всякой личной и даже кон-фидансной надобности. И насчёт экипажей, и в смысле гардероба, и гигиены организма – всё я-с, потому как специально обучен и все сии премудрости превзошёл.
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: До чего ж вы все говорливы! Если ты «насчет экипажей», то почему не поехал встречать?
АРКАША: Как можно-с? Столько дорогих гостей. Одному Фад-дей Поликарпычу с Глафирой не управиться. Я кучера Митяя сна-рядил. Он хоть человек глупый, даже, антр-ну, полный дубина-с, но до станции, надо думать, не заплутает.
Горничная Глаша прыскает.
ЯН: Значит, не приехал ваш «азиат». А дубина Митяй, чем об-ратно воротиться, будет теперь до скончания века на станции си-деть.
АРКАША: Это очень возможно-с. Потому совсем глупый чело-век.
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Ну так и бес с ними, с разъяснения-ми. Дайте посмотреть, что за предмет достался моему сиротинушке.
ЯН: Да уж, давайте поскорей кончим с этим балаганом.
СЛЮНЬКОВ: Я должен следовать полученной инструкции, но раз господин Фандорин не приехал... И если такова воля наследника...
ЯН: Такова, такова. Давайте веер, где он у вас?
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Ян, принеси коньячку, душа горит!
Ян делает вид, что не слышит.
СЛЮНЬКОВ: Как угодно. (Слугам.) Внесите!
Фаддей и Аркаша выходят и тут же возвращаются, с трудом неся большой сундук.
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Ничего себе веер!
СЛЮНЬКОВ: Ключи должны находиться у камердинера покой-ного.
Фаддей торжественно снимает с шеи и показывает всем коль-цо с ключами. Передает его Слюнькову. Все, затаив дыхание, на-блюдают за действиями нотариуса. Он отпирает сундук, подаёт знак слугам. Они вынимают из сундука металлический несгораемый ящик. Нотариус открывает один за другим три замка, каждый своим ключом. Из ящика нотариус извлекает длинную узкую шка-тулку. Из шкатулки нечто, обёрнутое узорчатым шёлком. Внутри – картонный футляр. Из футляра, наконец, появляется сам веер. Он большой, надорванный в нескольких местах. С одной стороны чёрный, с другой белый. На белой стороне китайский иероглиф «солнце», на чёрной – иероглиф «луна».
СЛЮНЬКОВ: Вот... Прошу...
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ (принимая и растерянно разглядывая веер): Дранье какое-то! Ему красная цена полтинник!
ФАДДЕЙ: И то – страмота. Нехорошо. Я сколько разов говорил барину – дайте починю. Картонку аккуратненько снять, бумажечкой папиросной подклеить, и будет вещь. Хошь – на стенку вешай, хошь – личность обмахивай. А они только ругались, дурнем старым обзы-вали. Руки сулились оборвать... (Бормочет что-то и дальше, но его уже никто не слушает.)
ДИКСОН: Позвольте-ка... Я немножко разбираюсь в таких ве-щах... О, сударь, вы не правы. Это старинная вещь. Любитель вос-точной antique даст хорошие деньги. Думаю, рублей пятьсот, а то и тысячу.
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Тысячу рублей? За это? И вы знаете таких идиотов?
ЯН: Папаша, тут не место и не время для торговых сделок.
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Помолчи, ты ничего не понимаешь в коммерции. Ты несовершеннолетний. Я как опекун должен позабо-титься о твоих интересах. Тысячу рублей я помещу в банк, под про-центы... Сам спасибо скажешь. Потом. Когда вступишь в эти... в права наследства. Лучше сходи за коньяком. Полцарства, то бишь полвеера за мою фляжечку!
ДИКСОН: Как врач, скажу: немного alcohol вредить не может.
ЯН: Отец, веер завещан мне!
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Не мешай, я действую в твоих же ин-тересах. Ну же, неси коньяк!
ЯН: Как вы мне надоели! Да хоть до смерти упейтесь, мне-то что!
Сердито идёт к выходу.
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ (ему вслед): Сын мой, золотое сердце! И лимончик! У меня там на блюдечке ломтики порезаны! (Диксону.) Так знаете идиота или нет?
ДИКСОН: Одного collectioner знаю, в Москве. Могу пробовать.
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Буду нижайше признателен! Тысяча рублей меня, знаете ли, очень бы... И вам процентиков десять дам, слово дворянина!
ДИКСОН (продолжая рассматривать веер): Я врач, а не комис-сионер. Всё, что даст мой знакомый, достанется вам. А вещь, я смотрю, в самом деле интересная. Who knows, может быть, удастся получить больше.
Возвращается Ян. Он уже без кролика, несёт плоскую стеклян-ную флягу.
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Так забирайте его! Покажите вашему коллекционеру. Верю вам, как сыну благородного Альбиона, что не обманете несчастного мизерабля! Янчик! Дай, дай её сюда! (Жадно хватает у сына флягу.) А лимончик? Про лимончик забыл?
ЯН: Вылакаете и без лимончика.
Казимир Иосифович пьёт.
ЯН (отходя к Инге): Последние мозги пропивает! А достоинство давно уж пропил! Сейчас налижется, ему в последнее время двух капель довольно, и начнёт паясничать!
ИНГА: Не начнёт. Положись на меня.
Инга подходит к дяде, ласково забирает у него флягу и веер, кладёт флягу на стол, веер остаётся у неё в руке.
ИНГА: Дядя Казик... Помните, я когда-то вас так называла?
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: Как же, помню... А себя называла «Инь», не могла «Инга» выговорить. Ты и в семь лет была роковая женщина, а теперь и вовсе – смотреть больно. Бедные мои глаза! Слепнут от такой красоты. (Делает попытку дотянуться до фляги, но Инга не даёт. Дядя целует ей ручку, снова пробует цапнуть фля-гу, и опять безуспешно.) Вся в маменьку! Та была крррасавица – сердце замирало. Да и сейчас ещё оч-чень даже... (Подмигивает Ли-дии Анатольевне и посылает ей воздушный поцелуй.}
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Станислав! Огради меня от компли-ментов этого фигляра!
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Казимир! Я выставлю тебя за по-рог!
КАЗИМИР ИОСИФОВИЧ: О! О! Уже вступил в права наследст-ва! Ты родного брата ещё собаками затрави!
ИНГА: Дядя Казик, ну что вы! Поместье это теперь моё, а я вам всегда рада. Мы все родные, все друг друга любим. Но зачем вы дразните маму? (Разворачивает веер наполовину, шутливо бьёт дя-дю чёрной стороной по плечу.)
За окном близкий раскат грома, вспышка.
Казимир Борецкий вдруг хватается за горло, выпучивает глаза, из его груди вырывается хрип. Он падает. Инга пронзительно вскрикивает. К нему бросаются, поднимают. Слышен звон дверно-го колокольчика – никто не обращает внимания, кроме Фаддея. Он оборачивается на звук, выходит.
ДИКСОН: Похоже на удар! Вон туда, к креслу!
Казимира Иосифовича относят и усаживают в кресло, находя-щееся в глубине сцены, у окна.
ДИКСОН (проверяя пульс): Oh my God... Мёртв!
Лидия Анатольевна вскрикивает. Глаша с визгом отскакивает от мертвеца. Инга явно потрясена. Бросает веер на стол, присое-диняется к остальным. Все суетятся, мечутся. Диксон и Ян скло-нились над умершим.
ЯН (поднимает отцу веко): Коллега, по-вашему, это insultus apo-plecticus?
ДИКСОН: Judging by symptoms скорее infarctus miocarde, коллега.
ЯН: Бедный старый шут...
ИНГА: Не сейчас, Ян! Хоть сейчас так не говори!
Входит Фаддей.
ФАДДЕЙ (зычно): Чиновник особых поручений при генерал-губернаторе господин Фандорин!
Не сговариваясь, все встают так, что заслоняют кресло с мертвецом, будто застигнутые на месте преступления, и разом поворачиваются к двери.
Вновь происходит подобие немой сцены.
3. Явление героя
Входит Фандорин. Он в чёрном сюртуке, цилиндре, одна рука на чёрной перевязи, закованная в гипс.
ФАНДОРИН: Господа, прошу п-простить за опоздание.
Снимает цилиндр, передаёт слуге, слегка кланяется.
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Ах да, инструкция! Последняя во-ля Сигизмунда!
В группе застывших движение.
СЛЮНЬКОВ: Эраст Петрович, мы ждали вас утром.
ФАНДОРИН: Я и приехал утром, московским поездом. Но в дрожках переломилась ось. Кучер сильно расшибся, он в больнице. Я вот тоже п-пострадал, сломана рука – пришлось наложить гипс. Лишь мой слуга остался невредим – прыгуч, как мячик. (Оборачи-вается, повышает голос.} Маса, доко да?
Входит Маса с саквояжем в руке. Он одет в смешанном евро-пейско-японском стиле: например, чёрное кимоно в сочетании с шляпой-канотье.
МАСА (ставя саквояж: и церемонно кланяясь}: Господа, добрый день.
ИНГА: Здравствуйте. Вы, должно быть, китаец?
МАСА (Фандорину): Ано ката ва нанио иима-сита ка?
ФАНДОРИН: Нет, сударыня. Маса – японец. Он не очень хоро-шо понимает по-русски. Ещё не выучился, но старается. Каждый день выписывает из словаря по двадцать русских слов, но пока до-шёл только до б-буквы «Д».
МАСА: Доворьно дурацкая дорога. Борьшие буераки. Дрозьки дрянь. (Снова кланяется. Косится на Глашу. Вдруг подбрасывает канотье, которое несколько раз переворачивается в воздухе и опускается ему на макушку.)
ФАНДОРИН: Маса, ямэтэ окэ! Извините, господа. Маса в по-следнее время увлекается фокусами. (Замечает веер на столе, под-ходит.) Невероятно! Всё-таки раздобыл! Настырный был господин – ох, ради бога, п-простите.
МАСА: Хо! Хонто дэсьта! Данна, инъё-но-сэн-су! (Молитвенно складывает руки, кланяется ещё ниже.)
В группе стоящих у кресла шевеление: пользуясь тем, что Фан-дорин и Маса поглощены созерцанием веера, они переглядываются, как бы безмолвно дискутируя, следует ли обратить внимание чи-новника на мертвеца. Нотариус жестом показывает: не сейчас, позже.
СЛЮНЬКОВ: Господин Фандорин, покойный Сигизмунд Иоси-фович просил вас прибыть сюда в этот печальный день и, так ска-зать, разрешить законное недоумение наследников относительно этого странного предмета.
ФАНДОРИН: Ах, вот оно что. А я, признаться, не мог понять... Мы ведь с господином Борецким почти незнакомы. Виделись всего однажды. Это было ровно год назад.
ЯН: Но год назад дядя был в Японии.
ФАНДОРИН (всё ещё поглощённый созерцанием веера): Я, пред-ставьте, тоже. Служил в д-дипломатическом представительстве. Имел с господином Борецким любопытнейший разговор. Кажется, он был коллекционером, причём из страстных?
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: О да! Сигизмунд был большим ори-гиналом. Он нажил миллионы на железных дорогах, но столько тра-тил на свои причуды! Ещё неизвестно, много ли денег после него осталось.
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ (поспешно): Разумеется, брат имел полное право распоряжаться капиталом по собственному усмотре-нию.
ЯН: Так что у вас с ним был за разговор?
ФАНДОРИН: В Иокогаму он приплыл из Китая. Долго искал там эту реликвию и выяснил, что она ещё триста лет назад попала в Японию, хранится в одном тамошнем монастыре. Ко мне господин Борецкий обратился по совету нашего посланника. Видите ли, я в посольстве слыл совершенно объяпонившимся субъектом. У меня имелись обширные знакомства в т-туземных кругах. Знал я и на-стоятеля того монастыря. Помню, меня поразила ажитация, в кото-рой пребывал господин Борецкий. Когда он говорил о веере, у него дрожал голос. Насколько я понял, за веером охотились коллекцио-неры разных стран, и Сигизмунд Иосифович очень боялся, что его опередят. В Китае он приобрел святыню – свиток, имеющий для монастыря огромную ценность. Господин Борецкий надеялся, что монахи согласятся обменять веер на этот свиток. Я написал отцу настоятелю рекомендательное письмо. Вижу, что обмен состоялся.
ИНГА: Но что же в этом веере такого ценного? Он очень древ-ний?
ФАНДОРИН: Да. Но дело не только в этом. Этот веер, видите ли, волшебный.
Звучит МТВ .
ЯН: Так и знал, что какая-нибудь чушь.
ИНГА: Волшебный?
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: В самом деле?
Все приближаются к столу.
ФАНДОРИН: Во всяком случае, так г-гласит предание. Вы по-зволите? (Осторожно берёт веер, разворачивает. Читает иерог-лиф с белой стороны.} «Ян».
ЯН (вздрогнув): Что? Простите, разве мы знакомы?
СЛЮНЬКОВ: Ах, господин Фандорин. Это моя вина. Я должен вас познакомить. Это Ян Казимирович Борецкий, племянник покой-ного. Веер завещан ему. Станислав Иосифович, брат покойного. Лидия Анатольевна, его супруга. Инга Станиславовна, их дочь. Мистер Диксон, Роберт Андреевич – домашний доктор. Там слуги: камердинер Фаддей, личный лакей... м-м-м... Аркадий. Это вот гор-ничная... Как тебя, милая?
ГЛАША: Глаша.
Фандорин наклоняет голову, приветствуя каждого, в том числе и слуг.
СЛЮНЬКОВ (неопределённо показав на кресло): В кресле – дру-гой брат покойного, Казимир Иосифович, собственно, тоже... Кхм, кхм... (Закашливается. Станислав Иосифович и Лидия Анатольевна загораживают кресло от Фандорина.)
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Ах, ну хватит представлений! Расска-зывайте же! Что это за значок?
ФАНДОРИН (поклонившись и креслу): Это иероглиф «ян». Он обозначает солнце, мужское начало и вообще всё светлое, созида-тельное и, так сказать, п-позитивное. Видите ли, у древних китайцев бытовало странное з-заблуждение, что всё добро происходит от мужчин, а всё зло от женщин.
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Дикарство какое!
ФАНДОРИН: Совершенно с вами согласен, Лидия Анатольевна. А вот это (переворачивает веер чёрной стороной) – иероглиф «инь». Он обозначает луну, а вместе с нею женщину, то есть, по мнению китайцев, начало печальное и разрушительное. Всё в точности, как описывал господин Борецкий. (Вертит веер то одной стороной, то другой.) Согласно преданию, владелец этого магического п-предмета должен сделать выбор: повернуть веер вот так, Добром к себе, а Злом к внешнему миру. Или наоборот, Добром к внешнему миру, а Злом к себе. В первом случае твои желания исполнятся и твоё существование улучшится, но ухудшится окружающий мир. Во втором случае – мир изменится к лучшему, но за счёт того, что ста-нет хуже тебе. Потому-то веер столько веков и хранился преимуще-ственно в монастырях и у отшельников. Эти святые люди не боятся причинить себе зло – лишь бы мир стал лучше. Легенда гласит, что, когда веер попадал к человеку корыстному, тот достигал огромного богатства и славы, но в мире от этого происходили войны, эпидемии и стихийные бедствия. Такая вот с-сказка. Однако отец настоятель – человек современный и просвещённый, в сказки не верит. Должно быть, потому и согласился на обмен.
СЛЮНЬКОВ: Просто раскрыть и всё?
ФАНДОРИН: Нет. Нужно взмахнуть веером слева направо во-семь раз, вот так. (Показывает.) Ах да, при этом, кажется, ещё нуж-но восемь раз пропеть «Сутру Лотоса».
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: А что это за сутра? Какая-нибудь тай-ная?
ФАНДОРИН: Нет, в Японии её знает каждый ребенок. «Доверя-юсь Сутре Благого Лотоса» – вот и вся сутра. По-японски она зву-чит так: «Нам-мёхо-рэнгэ-кё».
СЛЮНЬКОВ: Как-как? Помедленней, пожалуйста.
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ (доставая записную книжку)'. Ес-ли можно, по буквам.
ФАНДОРИН: Нам-мёхо-рэнгэ-кё.
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА (с трудом): Нам-мёхо-рэнгэ-кё.
ИНГА: Нам-мёхо-рэнгэ-кё.
ФАНДОРИН: Да, только нужно нараспев. Вот так. (Машет вее-ром, повернув его к окружающим «яном», и поет.) «Нам-мёхо-рэнгэ-кё. Нам-мёхо-рэнгэ-кё. (Маса подхватывает, сложив ладони и раскачиваясь. Получается речитатив в два голоса.) Нам-мёхо-рэнгэ-кё. Нам-мёхо-рэнгэ-кё. Нам-мёхо-рэнгэ-кё. Нам-мёхо-рэнгэ-кё...»
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Это уже шестой!
СЛЮНЬКОВ (поспешно). Довольно! (Отбирает у Фандорина веер, складывает его и кладёт на стол.)
Маса почтительно укладывает веер в футляр.
ЯН: Сумасшедший дом.
ФАНДОРИН: Не беспокойтесь, господа. Чары действуют, только если эту м-манипуляцию производит «избранник веера», то есть его законный владелец. (С улыбкой Яну.) Полностью разделяю ваш ни-гилизм, господин студент. Всё это чушь. Трудно поверить, что Буд-да до такой степени чтит институт частной собственности. В этой легенде вообще много нелепостей. Например, считается, что веер являет собой смертоносное оружие, и не только в руках законного владельца. Я вижу, Сигизмунд Борецкий отнёсся к этому всерьёз и принял меры предосторожности. (Показывает на несгораемый ящик.)
ЯН: И какая же, интересно, тут может быть опасность? Воспале-ние легких от чрезмерного махания?
ФАНДОРИН: Считается, что, если веер раскрыть до половины и шлёпнуть кого-нибудь белой стороной, этот человек помолодеет и поздоровеет. Если же ударить чёрной стороной, человек упадёт мертвым...
Инга без единого звука падает.
ЯН: Что... что с тобой?!
Все бросаются к упавшей.
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Боже! Боже! Неуж-то... Опять?! Нет!
ДИКСОН (он приставил к груди Инги стетоскоп): Quiet, please... Обыкновенный обморок.
Даёт Инге нашатыря. Она открывает глаза.
ИНГА: Я шлёпнула его!
ЯН: Бредит.
ИНГА: Я шлёпнула его веером! Чёрной стороной!
Возникает МТЗ .
ЯН: Чёрт, а ведь правда!
Особенно громкий удар грома. Гаснет свет. Глаша визжит.
ГОЛОС ЛИДИИ АНАТОЛЬЕВНЫ: Господи, что это?!
ГОЛОС ЯНА: Перепад напряжения.
ГОЛОС СТАНИСЛАВА ИОСИФОВИЧА: Какого ещё напряже-ния? При чём здесь напряжение?
ГОЛОС ЯНА: Это электрический термин. Слишком близко уда-рила молния. Я схожу к электрораспределительному ящику, сейчас исправлю.
ГОЛОС ФАДДЕЯ: Господи, жили, горюшка не знали. Пойти, свечки принесть.
ГОЛОС ФАНДОРИНА: Раз доктор курит, можно ли и мне?
ГОЛОС ЛИДИИ АНАТОЛЬЕВНЫ: Да-да, курите... Господи, как я боюсь темноты! Да ещё когда в комнате...
ГОЛОС СТАНИСЛАВА ИОСИФОВИЧА: Хм!
Вспыхивает спичка – это Эраст Петрович раскуривает сигару.
ФАНДОРИН (видно часть его лица, подсвеченную огоньком си-гары): Я ответил на ваши вопросы. Теперь прошу ответить на мой. От чего умер г-господин, что сидит в кресле у окна?
ГОЛОС СЛЮНЬКОВА: Так вы заметили!
ФАНДОРИН: Разумеется.
ГОЛОС ИНГИ: Он умер оттого, что я шлёпнула его веером!
ГОЛОС ДИКСОНА: Nonsense! Уверяю вас, господин Фандорин, смерть произошла от инфарктус.
ФАНДОРИН: Вы совершенно в этом уверены?
ГОЛОС ДИКСОНА: Я тридцать лет практикую. Классический случай.
Входит Фаддей с канделябром в руке. Сразу вслед за этим вспы-хивает свет.
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Слава Богу! ФАДДЕЙ: А пускай бу-дет, так оно верней. Несёт канделябр к столу. Входит Ян.
ЯН: Ну вот, прогресс восторжествовал над тьмой.
ФАДДЕЙ (трясущимся пальцем показывает на стол): Веер! Ба-тюшки, веер! Веера на столе нет.
Все бросаются к столу. Одновременно кричат:
ДИКСОН: It's stolen! ЯН: Чёрт!
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Какой скандал!
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Мистика!
СЛЮНЬКОВ: Господа, моё ответственное хранение заверши-лось! Вы свидетели!
МАСА: Тикусё!
Глаша просто визжит.
ИНГА: Это нехорошо! Это стыдно! Отдайте веер! Он теперь при-надлежит Яну! У него кроме этого веера ничего нет!
ЯН: Перестань! Разве тот, кто украл, вернёт?
ФАНДОРИН: (дождавшись, пока наступит тишина): Господа, по роду служебной деятельности я представляю генерал-губернатора во всех важных делах, требующих вмешательства по-лиции. Здесь без расследования не обойтись. Скоропостижная смерть при странных обстоятельствах. Это раз. Похищение предме-та, обладающего огромной ценностью. Это два. Необходимо вы-звать исправника.
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Зачем нам полиция? Произвести вскрытие (кивает в сторону трупа) и определить причину смерти может и доктор Диксон, а что до похищения, то ведь это совершен-но семейное дело... Хотелось бы избежать огласки.
ЯН: А ещё больше хотелось бы найти веер, раз он такой ценный!
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Разумеется, Ян, разумеется. По-зволь мне договорить. Про господина Фандорина рассказывают ис-тинные чудеса. Будто вы, Эраст Петрович, способны вмиг распутать самое хитроумное преступление.
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Да! Вся Москва про это говорит!
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Так, может быть, вы согласились бы нам помочь. Для сохранения репутации семьи... Я занимаю вид-ную должность в попечительстве, и мне совершенно ни к чему... Может быть, вы сами проведёте это небольшое, так сказать, внутри-семейное расследование? Уверен, что при вашем аналитическом таланте, это большого труда не составит. А мы все будем оказывать вам содействие. Не правда ли?
Присутствующие, всяк по своему, выражают согласие.
ФАНДОРИН: Хорошо, господин Борецкий, я попробую. Раз уж я здесь оказался. Доктор, вы в самом деле можете произвести вскры-тие?
ДИКСОН: Я единственный врач на вся округа. И зубы дергаю, и роды принимаю, иногда даже коровы лечу. А вскрытие по просьбе полиции делал много раз.
ФАНДОРИН (показывает на флягу): Что это?
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Коньяк. Казин.
ФАНДОРИН: Покойный отсюда пил?
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Да.
ДИКСОН: Вы хотите, чтобы я проверил contents?
ФАНДОРИН: Да. Если у вас есть необходимые реактивы.
ДИКСОН: Есть. Проверю. (Кладёт флягу в карман. Обращается к слугам) Эй, несите его в чулан.
Фаддей и Аркаша несут тело через гостиную в правую часть сцены, закрытую занавесом. Все кроме Фандорина, Масы, Инги и Яна инстинктивно отворачиваются. Из кармана Казимира Борец-кого выпадает сложенная бумажка. Фандорин подбирает её, рас-сеянно заглядывает и столь же небрежно кладёт себе в карман. Инга с Яном видят это, переглядываются, но ничего не говорят.
ФАНДОРИН: Господа, мне нужно будет поговорить с каждым наедине. Ян Казимирович, если позволите, я бы начал с вас. Только отдам кое-какие распоряжения слуге.
Отводит Масу в сторону, что-то ему говорит.
МАСА: Хай... Хай. Касикомаримасита.
Все кроме Фандорина и Яна выходят.
4. Доктор ошибся
Фандорин и Ян.
ЯН: Ну, и объясните мне, пожалуйста, совет-?* ник невероятных поручений, почему вы решили начать расследование именно с ме-ня? Я единственный, кому незачем красть веер, он теперь и так при-надлежит мне. Пошутила надо мной фортуна, нечего сказать! Дя-дюшка намекал-намекал, что осчастливит в завещании. И осчастли-вил! Капитала никакого не оставил, только бумажную махалку, так теперь и ту, что называется, утибрили. Вы тоже хороши, господин аналитический талант. Зачем было отпускать эту публику? Нужно было устроить обыск. Наверняка веер у кого-то из них на пузе при-прятан!
ФАНДОРИН: Обыск унизителен и для обыскиваемого, и для обыскивающего. Это раз. Для произведения обыска требуется санк-ция д-дознательного органа. Это два. К тому же похититель мог в темноте преспокойно вынести веер из гостиной и вернуться обрат-но. Это три.
Откуда-то доносится звук гитары, наигрывающей что-то томное.
ЯН: Кто украл веер? Кто? Дядя Станислав? Этому пауку мало движимого и недвижимого! Он у себя в присутствии взятки берёт, все знают! Доктор? Вряд ли. Хотя чёрт их, англичан, знает. Денег они не украдут, потому что это не ком-иль-фо, а диковину могут, хоть бы из спортивного интереса. Нотариус? Ах нет, я знаю! (Хва-тает Фандорина за сломанную руку, тот вскрикивает.) Извините, извините... Послушайте, особый чиновник, это тётушка! Ну конеч-но! Эта сорока-воровка тащит всё, что блестит. Волшебный веер, исполняющий желания – это как раз в её духе! Надоело ей быть столбовою дворянкой, хочет стать вольною царицей или кем там, владычицей морскою! Идёмте скорее к ней в комнату, пока она его куда-нибудь не запрятала!
ФАНДОРИН: На каком, собственно, основании? Лишь на том, что вы подозреваете Лидию Анатольевну в стремлении стать вла-дычицей морскою?
ЯН: Да кто кроме этой пудреной дуры мог поверить в магические свойства куска бумаги! Про владычицу морскую это я иносказа-тельно. Я знаю, чего она от веера хочет – молодости и красоты! Да вы не улыбайтесь, я вам точно говорю! Папаша говорил про тётку: «Если дьявол предложит этой ханже верное средство от морщин, она отдаст душу не задумываясь. И правильно сделает. Каким была бутончиком, каким эклерчиком. Увы, лепестки завяли, крем про-кис». Покойник, конечно, был пошляк, но женщин понимал.
ФАНДОРИН: Я вижу, вы не слишком огорчены смертью отца.
ЯН: Ни капли. И не считаю нужным прикидываться. Жил грешно и умер смешно, опекуном бумажного веера. (Хватается за голову.) Я тоже хорош! Что мне дался этот веер! Да пропади он пропадом! Даже если веер стоит не тысячу, а три тысячи, этим папашиных долгов не окупишь.
ФАНДОРИН: Откуда вы взяли, что веер стоит тысячу рублей?
ЯН: Доктор Диксон давеча говорил. Обещал отцу найти покупа-теля.
ФАНДОРИН: Доктор ошибся. Знающий коллекционер выложит за веер сотни тысяч, а то и м-миллион.
ЯН: М-миллион? Мил-ли-он?! Подлец! Пройдоха!
ФАНДОРИН: Кто?
ЯН: Дядя Сигизмунд, кто ж ещё! Любитель дешёвых эффектов! Почему не объяснить всё толком? А если б вы не приехали? Я отдал бы веер за гроши! Послушайте, особый порученец, помогите мне найти эту штуку! О, как бы мне пригодился миллион! Я не то что с бациллой Николай-ера, я бы и с палочкой Коха расправился! Весь дом переверну, но найду!
Возбуждённый, уходит.
Занавес в левой половине закрывается, в правой открывается. Одновременно слышится пение.
5. Треугольник
Аркаша и Глаша.
АРКАША (играет на гитаре и поёт):
Когда бы был я мотылечек,
По небу бабочкой порхал,
Я полетел бы к вам, дружочек,
И с вами счастия искал.
Я полетел бы, полетел бы,
Ах, моя девица-краса,
И прямо в фортку к вам влетел бы,
Присел па ваши волоса.
А вы, жестокая, зевая,
Чуть покривив свой чудный лик,
Меня прихлопнули б, не зная,
Кого сгубили в этот миг.
ГЛАША: И никогда бы я так с вами не поступила, Аркадий Фо-мич, а совсем напротив.
АРКАША (перебирая струны): Это же стихи-с, понимать нужно. Химера-с. В настоящей жизни, Глафира Родионовна, как бы я вам на волоса сел? У вас, пожалуй, и шея бы треснула.
ГЛАША (прыснув): Это правда, мужчина вы статный. Но ещё лучше внешности я ваши песни обожаю. Как это вы ловко стихи складаете! Мне про мотылечка ужас как нравится!
АРКАША: Про мотылечка это пустяки-с. Я вот вам про азиат-скую любовь спою.
Играет на гитаре, готовясь петь. В это время справа из-за ку-лисы появляется Маса. Церемонно кланяется. Аркаша перестает играть.
ГЛАША (шёпотом): Глядите, японский китаец! Отчего у них глаза такие злые и узкие?
АРКАША (громко): Насчёт ихних глаз наука объясняет, что это они, азиаты-с, всю жизнь от своего коварства щурятся, так что со временем делаются вовсе не способны на людей честным манером-с глазеть. Ишь, как он на вас, Глафира Родионовна, уставился.
ГЛАША: Боюсь я его!
Прячется за Аркашу.
АРКАША: Со мною чего же вам страшиться-с? (Масе) Ну, ходя, чего тебе? Не видишь, мы с девицей беседу ведём?
Маса достаёт из кармана тетрадь с выписанными словами. Тетрадь представляет собой свиток рисовой бумаги (которую Ма-са в разных ситуациях использует по-разному: то напишет что-то, то оторвёт кусок и высморкается, и прочее). Маса быстро отматывает изрядное количество бумаги.
МАСА: Девицей, беседу, ведём. (Кивает. Сматывает свиток обратно.) Добрая девица, давай дружить. (Показывает на гитару.) Гитара. Дай. Будешь... будет... буду... буду громко горосить.
АРКАША: Чево?
ГЛАША: Голосить, говорит, буду. Это по-ихнему, должно быть, значит «петь желаю». Дайте ему гитару, Аркадий Фомич.
Маса с поклоном берёт гитару, садится на корточки, гитару кладёт на колени наподобие японского кото.
МАСА: Нани га ии ка на... (Щиплет струны и громко поёт, за-жмурив глаза.)
Сакэ ва номэ, номэ, ному нараба!
Хи-но мото ити-но коно яри-о!
Номитору ходо-ни ному нараба,
Корэ дзо мо кото-но Курода-буси!
Номитору ходо-ни ному нараба,
Корэ дзо мо кото-но Курода-буси.
Корэ дзо мо кото-но Курода-буси!
Под пение Масы правая часть занавеса закрывается, левая от-крывается.
6. Милая девушка
Фандорин и Инга.
ИНГА: Нет, я ничего не заметила. Знаете, когда горит яркий свет, а потом делается совсем-совсем темно, становишься будто слепой. Пропажа веера – это, конечно, ужасно. Но ужасней всего, что из-за этого веера все забыли о дяде Казике. Конечно, в последние годы он сильно опустился, стал нехорош. Если б вы знали его прежде! Когда я была маленькой девочкой, он часто у нас бывал. Как заливисто он смеялся! Какие чудесные приносил подарки! Один раз принес сиам-ского котенка... (Всхлипывает.) А потом они с папой поссорились, и в следующий раз я увидела дядю лишь в прошлом году, уже совсем другим: облезлым, вечно пьяненьким... Как здесь душно!
ФАНДОРИН: Это из-за грозы. Хотите, я открою окно?
ИНГА: Да, пожалуйста.
Фандорин открывает окно и возвращается. Шум дождя и рас-каты грома становятся слышней.
ФАНДОРИН: Из-за чего ваш отец поссорился с Казимиром Ио-сифовичем?
ИНГА: Я не знаю. Мне тогда шёл восьмой год. Они больше деся-ти лет потом не разговаривали.
ФАНДОРИН: Значит, вы с вашим кузеном, Яном Казимирови-чем, росли поврозь?
ИНГА: Мы часто играли вместе в раннем детстве. Он был тол-стый, неуклюжий мальчик, всё ловил каких-то жуков, я их боялась. Когда я увидела его вновь, студентом, то не узнала. Он стал такой... Такой не похожий на других. Ян может показаться грубым и даже циничным, но это только видимость. Просто он твёрдо решил не разменивать жизнь на пустяки, ставить перед собой только великие цели. Он университет бросил, хотя шёл на курсе первым. Говорит, жалко время тратить. Они, говорит, дали мне всё, что могли, дальше я сам. Сейчас у него цель – победить Николайера.
ФАНДОРИН: К-кого?!
ИНГА: Столбнячную бациллу. Я теперь всё-всё про неё знаю. Хотите, расскажу?
ФАНДОРИН: Расскажите.
Звучит музыка, левая часть занавеса закрывается, правая от-крывается. Доносится смех Глаши.
7. Русско-японский конфликт
Маса, Аркаша и Глаша.
ГЛАША (звонко смеясь и хлопая в ладоши): Ой! А ещё! Ещё! Масаил Иванович, ну пожалуйста!
Маса показывает фокусы. Снимает канотье, из-под шляпы вы-летает облачко цветного дыма. Глаша восторженно визжит. Ма-са с невозмутимым видом показывает ей ладони, переворачивает их, снова показывает. В каждой руке по цветку.
ГЛАША: Лютики! Мерси!
Маса делает руками пассы и достаёт у Глаши из уха конфету. Церемонно поклонившись, вручает девушке.
ГЛАША: Шоколадная! Обожаю!
АРКАША (ревниво): Я вам, Глафира Родионовна, могу таких цельную коробку преподнесть.
ГЛАША (хихикая): Коробка у меня в ухе не поместится.
АРКАША (Масе): А я вот в газете читал, будто японцы на де-ревьях проживают, навроде макак.
Маса вежливо кланяется.
АРКАША (показывает): Деревья. Ветки. Прыг-скок. (Смеётся.)
МАСА: Деревья, ветки – да. «Прыг-скок» – нет.
АРКАША: Сваливаетесь, что ли? Так хвостом цепляться надо. У вас косорылых непременно должон хвост быть. (Смеётся.)
ГЛАША: Аркадий Фомич, зачем вы их дразните?
МАСА: Нани-о иттеру ка на... Господин Аркася, давать вопрос.
АРКАША: Чево?
МАСА: Давать вопрос.
ГЛАША: Аркадий Фомич, вроде они вас спросить хотят.
АРКАША: Я по-мартышьи понимать не обучен.
МАСА (вежливо поклонившись): Господин Аркася, вы готовить дрозьки?
АРКАША: Чево?
ГЛАША: Это он спросил, вы ли дрожки готовили. (Масе) Кото-рые? На которых ваш барин расшибся? (Показывает руку на пере-вязи.)
МАСА: Да, барин. Дрозьки дрянь.
ГЛАША: Аркадий Фомич дрожки снаряжали. Они у нас по ло-шадям самые главные. Митяй-то одно прозвание что кучер. Дурачок совсем. И запрячь толком не может.
АРКАША: Что вы врёте, Глафира Родионовна? Сам Митяй дрожки готовил, мне недосуг было! Если б я, то всенепременно бы ось проверил!
ГЛАША: Да как же... (Умолкает, напуганная выражением лица Аркаши.)
МАСА (кивнув): Дрозьки готовить господин Аркася.
АРКАША: Я тебя, макаку, сейчас назад на ветку загоню.
Засучивая рукава, идёт на Масу.
ГЛАША: Аркадий Фомич, грех вам! Вы ихнего вдвое здоровее!
Аркаша с размаху бьёт кулаком, Маса легко уходит от удара. Происходит короткая драка, в которой маленький японец при по-мощи джиуджицу одерживает над верзилой-лакеем полную викторию. Драка сопровождается Глашиными взвизгами – вначале испу-ганными, потом восторженными. Посрамлённый Аркаша, вскочив, убегает. Под звуки японского императорского гимна занавес справа закрывается, слева открывается.
8. Семейная сцепа
Фандорин и Лидия Анатольевна. В одном из открытых окон появилась тень – её видно, когда вспыхивает очередная зарница. Зрители эту тень или не заметят вовсе, или через некоторое время перестанут обращать на неё внимание, поскольку она неподвижна.
ФАНДОРИН: Лидия Анатольевна, и всё же: как вы относились к покойному Казимиру Борецкому?
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Какое это имеет значение? Он умер, теперь пускай Бог будет ему судьёй.
ФАНДОРИН: Умер ли?
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Простите?
ФАНДОРИН: Я хочу сказать: умер или убит?
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Да что вы такое говорите?!
ФАНДОРИН: Согласитесь, обстоятельства его кончины необыч-ны. Скоропостижная смерть сразу после оглашения завещания все-гда выглядит подозрительно. Особенно, если учитывать последующую кражу веера.
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Да он умер у нас на глазах! Выпил коньяку, или что там у него было, сказал какую-то очередную по-шлость и упал! Его не зарезали, не застрелили!
ФАНДОРИН: Быть может, отравили?
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Какая нелепость! Зачем? Кому нужно убивать жалкого, спившегося голодранца?
ФАНДОРИН: Г-голодранца? А кучер, который так неудачно вёз меня со станции, рассказывал, что Казимир Борецкий прикатил пер-вым классом и в вагоне его сопровождал цыганский хор.
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Старый кутила! Он, кажется, говорил, что занял пять тысяч.
ФАНДОРИН: Да кто бы одолжил такому человеку целых пять тысяч без верных гарантий?
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА (смешавшись}: Откуда же... откуда же мне знать!
ФАНДОРИН: Разумеется. Тогда позвольте о другом. Мне из-вестно, что много лет назад между вашим мужем и Казимиром Бо-рецким произошёл разрыв. Из-за чего?
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Я... Право, не помню... Это было так давно...
ФАНДОРИН: Правда ли, что ваш деверь в своё время был при-влекательным мужчиной?
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Не в моём вкусе... Слишком вульга-рен.
ФАНДОРИН: Да? У него из кармана выпала записка. (Достаёт записку, читает.} «Вот твои пять тысяч. Больше ты от меня ничего не получишь. Если не оставишь меня в покое, клянусь, я убью те-бя!» Подписи нет. Почерк женский. Он вам не з-знаком? (Показыва-ет ей записку.)
Лидия Анатольевна вскрикивает, закрывает лицо руками.
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА (рыдая): Я дура! Дура! Я была не в се-бе! Нужно было просто отправить деньги, и всё!
ФАНДОРИН: Чем он вас шантажировал? Прежней связью?
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Да! Станислав чудовищно ревнив. Он когда-то отказал брату от дома. Ему померещилось, будто Казимир за мной ухаживает. О, если бы он узнал, что дело не ограничилось одними ухаживаниями... С годами гордость развилась в нём до ас-трономических размеров. Во всяком пустяке он видит ущемление своей чести! И Казимир отлично этим воспользовался. Этот негодяй был по-своему очень даже неглуп. И ещё эта злосчастная записка! Хотела припугнуть, а вместо этого дала ему в руки ужасную улику. (Падает на колени, кричит.) Господин Фандорин, заклинаю вас! Не говорите Станиславу! Для него это будет страшным ударом. Я... я не знаю, что он со мной сделает! Он так презирал своего брата!
Вбегает Станислав Иосифович.
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Лидия! Что такое? Почему ты кричишь? Почему стоишь на коленях? (Поражённый, пятится и машет рукой.} Нет! Нет! Неужели... Это ты? Ты его..? Коньяком, да? Коньяком?
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА (вскочив): Как ты... как ты можешь? Эраст Петрович, я не...
ФАНДОРИН (остановив её жестом, быстро): Почему вы до-пускаете, что ваша жена могла отравить Казимира Борецкого?
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ (не слушая Фан-дорина): Лида, я восхищаюсь тобой!
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Так ты обо всём знал? Все эти годы?
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Нет, я узнал недавно. Месяц назад обнаружил в твоём ридикюле записку, в которой он напоминал тебе о «прошлом безумии» и просил о встрече. Я был сражён! Я... столь-ко вынес! Моя жена! С этим гнусным сатиром! С этим ничтожест-вом! Какого труда мне стоило не подать вида! Я хотел расквитаться с вами обоими, только не мог придумать, как именно. Но теперь я всё, всё тебе прощу! Ты искупила свою вину!
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Мерзавец! Я боялась, я давала ему деньги! Только бы уберечь тебя от удара! А ты в это время думал, как мне отомстить?!
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Как деньги? Какие деньги ты ему давала?
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Негодяй! Ты и теперь хочешь меня погубить! Не слушайте его! Эраст Петрович, клянусь, я не убивала Казимира!
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Ты давала ему мои деньги? Ах, впрочем, какое это теперь имеет значение! Милая, не отпирайся. Это произведёт плохое впечатление на присяжных. Я найму лучшего адвоката! Спасовича или самого Плевако! У нас теперь до-вольно для этого средств! Весь зал будет рыдать, тебе вынесут са-мый мягкий приговор! Или вовсе оправдают.
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: А ты со мной разведёшься на закон-ном основании как с неверной супругой? Оставишь меня без копей-ки, обдуришь Ингу и будешь проживать наследство один? Ах! Я всё поняла! Господин Фандорин! Я поняла! Этот человек чудовище! Казимир был в тысячу раз лучше тебя! По крайней мере он был жи-вой, а ты мумия, засушенная мумия! И притом мумия подлая! Это он, он отравил Казимира, а не я! Месяц думал, как отомстить, и придумал! Брата убить, а вину свалить на меня! Одним ударом двух зайцев!
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Ну уж... Ну уж это я не знаю, что такое! Эраст Петрович, вот уж воистину с больной головы на здоро-вую!
Занавес начинает закрываться и свет меркнуть ещё на преды-дущей реплике Лидии Анатольевны. Завершается сцена под исте-рический хохот Борец-кой, повторяющей «Мерзавец! Мерзавец! Мерзавец!»
9. От «А» до «Д»
Маса и Глаша сидят на скамейке.
ГЛАША: Масаил Иванович, а у вас в Японии девушки красивые?
МАСА: Абсорютно. (Придвигается ближе.)
ГЛАША (отодвигаясь, но совсем чуть-чуть): А больше черня-вых или светленьких? Ну, блондинок или брюнеток?
МАСА: Брюнетки борьсе. (Снова придвигается. Наклоняется к Глашиным волосам, шумно втягивает носом воздух.) Бозественный аромат.
ГЛАША (смущаясь): Как вы красиво говорите. Еще красивше, чем Аркаша...
МАСА: Горова гореть. (Показывает на голову.) Грудь бореть. (Кладёт руку на сердце.)
ГЛАША: Правда?
МАСА (заглядывает ей в лицо): Граз горубой. (Целует.) Губы горячий.
ГЛАША: Быстрый какой! (Слегка отталкивает его рукой, но тут же гладит по стриженной ёжиком голове.) Это у вас такие куафюры носят? Щекотная!
МАСА: Бобрик.
Наклонив голову, щекочет Глаше нос. Она хохочет. Воспользо-вавшись этим, Маса обнимает её.
Входит Фаддей. Глаша, ойкнув, вскакивает и убегает.
ФАДДЕЙ: Шалапутка.
МАСА (нисколько не смутившись, встаёт и степенно кланяет-ся): Фаддэй-сан. Добрый вечер.
ФАДДЕЙ: И вам того же. (Садится на скамейку. Некоторое время оба молчат.) Охо-хо.
МАСА (со вздохом): Нэ.
ФАДДЕЙ: Вот и я говорю. Один брат помер, за ним второй. Я их обоих годков на двадцать постарее буду, а всё живу, не призывает Господь. У вас-то в Азии как? Если господин помер?
МАСА (показывает, будто крест-накрест взрезает себе жи-вот): Сэппуку. Харакири.
ФАДДЕЙ: Во-во. Без ножа зарезали. Вся имущества ныне Инге Станиславовне отписана. Ладно. А я-то как? Мне-то куда? Оставят тут жительствовать или попросят со двора?
МАСА (качает головой): Беда.
ФАДДЕЙ: То-то что беда.
Молчат, вздыхая.
МАСА: Доктор Диксон давно?
ФАДДЕЙ: Что давно?
МАСА (показывая вокруг)'. Дома давно?
ФАДДЕЙ: У нас, что ли? Месяца три. (Показывает три пальца.) Барин как стал болеть, пожелал доктора, и чтоб непременно англи-чанина, к нашим доверия не имел. Дал объявление в газету, ну этот сразу и явился. Понимаете?
МАСА (кивает): Да. Ангричанин, газета. (Немного подумав.) Добрый доктор?
ФАДДЕЙ: Кто его знает. Чужая душа потёмки.
МАСА (недовольно тряхнув головой): Доктор – дока? Доктор – дрянь?
ФАДДЕЙ: А, хороший ли он доктор? Да чего ж хорошего, если барин помер. С евоными английскими лекарствами совсем расхво-рался, да и помер.
Маса достаёт свой свиток, смотрит в него.
МАСА (резюмируя): Доктор дусегуб. (Встаёт, кланяется.) До свидания, Фаддэй-сан. Говорить господин.
Поворачивается, входит в левую половину сцены, свет за ним медленно гаснет. Фаддей таращится японцу вслед.
10. Окно
Открывается левая часть сцены. У стола Фандорин и Диксон. Справа входит Маса, видит доктора, замирает в нерешительно-сти, потом достаёт свой свиток, тушечницу, кисть и быстро пишет сверху вниз, постепенно разматывая свиток.
ДИКСОН: ...Я сделал autopsy. Исследовал желудок. Следов яда нет. Разорван сердечный мускул, как я и предполагал. Нездоровая диета, много брэнди. (Пожимает плечами.) В бутылке брэнди. Хо-роший. Никаких примесь.
ФАНДОРИН: Значит, версия отравления не подтверждается. Что ж, слава Богу.
Маса отрывает кусок от свитка, с поклоном подаёт Фандори-ну. Тот проглядывает.
ФАНДОРИН: Со суру то, ано отоко-о синрай-дэкинай на. Карэ-но хэя-э иттэ, рэй-но бин-о тотте кои. Дзибун дэ бунсэки-о яру.
ДОКТОР: Никогда еще не проводил analysis в таких условиях. Тесно, мало свет. Бутылка упала, разбилась, но я всё-таки взял про-ба брэнди. Прямо с пол.
ФАНДОРИН: И отлично сделали. Иканакутэ ии. Бин-о ковасита-ттэ. Муко-дэ матинасаи.
Маса кланяется, выходит.
ДИКСОН: Ну вот. Как видите, убийство is out. Осталась только кража. Могу я спросить, кого вы подозреваете?
ФАНДОРИН (рассеянно): Простите? А, я об этом еще не думал.
ДИКСОН: Как так? Но веер необходимо найти!
ФАНДОРИН: Где вы научились русскому?
ДИКСОН: О, я всю жизнь путешествую. У меня principle: знать язык страны, в которой нахожусь. Я могу говорить (загибает паль-цы} французский, немецкий, итальянский, испанский, португальский, польский, арабский, шведский. Всюду жил, всюду лечил.
ФАНДОРИН: И на востоке?
ДИКСОН: О да! Я могу говорить хинди, урду, малайский, даже суахили! Я жил два год Восточная Африка.
ФАНДОРИН: Поразительно! А в Японии бывать не приходилось?
ДИКСОН: Нет.
ФАНДОРИН: Но по-японски тем не менее знаете.
ДИКСОН: What?
ФАНДОРИН: Перестали понимать по-русски? But nevertheless you do know Japanese. Когда я сказал Mace по-японски, что не дове-ряю вам и чтобы он сходил за флягой, вы немедленно заявили, что фляга разбилась. Что из сего следует? Несколько выводов, а именно (на секунду задумывается) восемь. Вы хотели избежать повторного анализа. Это раз. Стало быть, сказали мне неправду–в коньяке яд. Это два. Разбить или выкинуть флягу вы не догадались – иначе не заявили бы столь поспешно, что она разбита. Это три. Да если и разбили, для анализа много жидкости не нужно – хватит крошечной капельки с пола. Молчите? Хорошо, продолжаю. По-японски вы понимаете, а значит, про Японию тоже солгали. Это четыре. Вы там были, и, кажется, я догадываюсь, с какой целью. Покойный Сигиз-мунд Борецкий рассказывал мне о конкурентах, тоже охотящихся за волшебным веером. Вы ведь из их числа? Это пять. И сюда, в усадьбу, вы попали неслучайно. Узнав, кому достался веер, тоже перебрались в Россию. Ждали своего часа. А тут кстати и объявле-ние в газете (показывает свиток, полученный от Масы}. Это шесть. В этом свете смертельная болезнь Сигизмунда Борецкого выглядит крайне подозрительно. Я буду требовать эксгумации. Это семь. А уж то, что вы отравили Казимира Борецкого, и вовсе не вызывает сомнений. Это восемь. Таким образом, я обвиняю вас в двойном убийстве!
Во время этого монолога Фандорин наступает на Диксона, а тот пятится вглубь сцены.
ДИКСОН: No, for God's sake! Я не убивал мой patient! Я... я про-сто плохо его лечил! За это можно отобрать мой doctor's license, но я не убивал! И Казимир Борецкий убил не я!
ФАНДОРИН: Вам будет трудно опровергнуть улики. Пойду, зай-мусь коньяком.
Поворачивается спиной к доктору.
ДИКСОН: Не надо улики! Я знаю, кто убивал! Я скажу, я всё скажу!
В это время тень в окне, на которую зрители давно уже пере-стали обращать внимание и считали неодушевлённым предметом, оживает. Вспышка, выстрел, тень исчезает. Фандорин спиной к окну, и поэтому не сразу понимает, что произошло.
Доктор с криком падает. Фандорин бросается к нему.
ФАНДОРИН: Что? Молния? (Нагибается, хватает доктора за плечи.) Кровь! (Втягивает носом воздух.) Порох!
Кидается к открытому окну, за которым шумит дождь. Про-бует перелезть через подоконник, но со сломанной рукой у него не получается. Тогда отбегает в середину комнаты, разбегается и выпрыгивает в окно.
Яркая вспышка, грохот грома.
Конец первого действия.

Второе действие
1. В темноте
Перед занавесом. Полная темнота. Громкий шум дождя и вет-ра. Раскаты грома, но зарниц и молний нет.
Крик Фандорина: Стой!
Вспышка выстрела.
Топот бегущих ног.
2. Все мокрые
Шум грозы становится приглушённым фоном. Занавес откры-вается.
В гостиной Фандорин, он стряхивает с плеч и волос брызги до-ждя. На полу у окна лежит прикрытое тёмной скатертью тело.
Входит нотариус. Он в халате и шлёпанцах.
СЛЮНЬКОВ: В чём дело? Зачем ваш японец меня поднял? Я уже лёг.
ФАНДОРИН: Разве вы не слышали выстрелы?
СЛЮНЬКОВ: Я слышал раскаты грома. А что, были выстрелы?
Входит Инга. Она в пеньюаре. Волосы замотаны полотенцем.
ИНГА: Господи, что ещё стряслось?
ФАНДОРИН: Чрезвычайное событие. У вас... м-мокрые волосы?
ИНГА: Да, помыла перед сном.
Входит Ян в блестящей от воды крылатке.
ЯН: Что? Нашли веер? Шёл через двор, услышал крики.
ФАНДОРИН: Что вы делали во дворе? Ночью, под дождём?
ЯН: А вы думали, я преспокойно спать лягу? После того, как у меня миллион стащили? Да я уже и дом, и флигель, и двор обошёл. Прикидывал, где искать...
Входят супруги Борецкие. За ними Маса, встаёт у дверей, сло-жив руки на груди.
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Это совершенно невыносимо! Когда закончится этот кошмар? Инга, что это такое? Немедленно иди в свою комнату и не возвращайся, пока не приведёшь себя в надлежащий вид!
ФАНДОРИН: У вас обоих мокрые туфли. Могу я узнать, поче-му?
Супруги переглядываются, молчат.
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ (отведя Фандорина в сторону, вполголоса): Эраст Петрович, у Лидочки была истерика. Она выбе-жала в сад, под дождь. Я за ней, с зонтом. Насилу уговорил вернуться... Только начала успокаиваться, и тут ваш азиат. «Давай гос-тиная, быстро!» Ей-богу, можно бы и поделикатней...
Ян и Инга тоже отходят в сторону.
ИНГА: Мама права... Я в таком виде. Слуга Эраста Петровича чуть не выволок меня из комнаты. Не смотри на меня.
ЯН (рассеянно): В каком виде?
ИНГА (показывая на полотенце): Ну вот это...
ЯН: Довольно красиво, похожа на турчанку. И платье такое, с кружевами...
ИНГА: Господи, ты хоть что-нибудь замечаешь кроме своих кроликов?
ЯН (глядя поверх её плена на лежащее тело): Да... Например, вот это. (Показывает пальцем.)
Инга оборачивается и вскрикивает.
ЯН: Послушайте, особенный чиновник, это уж чересчур. Зачем вы снова притащили сюда папашу? Он, конечно, был существом малопочтенным, но всё же...
Слюньков, стоящий ближе всех к телу, оборачивается и шара-хается в сторону.
Лидия Анатольевна ахает.
ФАНДОРИН: Это не ваш отец.
ЯН: Что-что? (Оглядывается на Ингу): Старик не был моим от-цом? Но откуда вы-то можете знать такие интимности?
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Казимир не отец Яна?
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Даже если так, зачем нужно было снова притаскивать сюда мертвеца?
ЯН: Позвольте, кто ж тогда произвёл меня на свет?
ФАНДОРИН: Это мистер Д-Диксон.
ЯН: Мой отец?! Англичанин?!
Всеобщее замешательство.
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Невероятно!
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: А где он? Где доктор?
ФАНДОРИН (теряя терпение): Вот он! Его убили!
ИНГА: Как убили? Зачем убили?
ФАНДОРИН: Чтобы он не выдал мне убийцу.
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Своего убийцу? Я ничего не по-нимаю...
Ян подходит к телу, приподнимает покрывало.
ЯН: В самом деле Диксон! И кровь на полу! Господи, доктор-то кому помешал?
ФАНДОРИН: Он не доктор. То есть, доктор, но не только док-тор.
ЛИДИЯ АНАТОЛЬЕВНА: Эраст Петрович, вы говорите загад-ками.
Фандорин закрывает глаза, складывает перед собой ладони, на-клоняет голову – погружается в медитацию.
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Эраст Петрович!
Никакого ответа. Маса шипит, чтобы Фандорина не трогали. Все с испугом оглядываются на японца.
ЯН (вполголоса)'. А наш чиновник-то... (Делает рукой жест у виска.) Не замечали? Может, это он сам доктора?
ФАНДОРИН (тряхнув головой): Господа, прошу извинить нев-нятность изложения. Четверть часа назад при мне убили человека, а потом чуть не застрелили и меня. Я был... несколько в-возбуж-дён. Но теперь я совершенно спокоен. Итак. Мистер Диксон – коллек-ционер, охотившийся за веером. Это раз. Он причастен к смерти Си-гизмунда и Казимира Борецких. Это два. У него есть сообщник. Это три. Этот сообщник выстрелил в Диксона через окно. Это четыре. Я пробовал его догнать, но во дворе темно. К тому же у этого человека револьвер, а я безоружен. Никак не предполагал, что эта заго-родная п-поездка может оказаться опасной.
ЯН: Так это Диксон украл веер! Мне следовало догадаться!
ФАНДОРИН (качает головой): Я только что был у него в комна-те. Веера не обнаружил.
ЯН: Значит, нужно перевернуть вверх дном всю усадьбу!
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Ян, это наша усадьба, и я не по-зволю переворачивать её вверх дном!
ИНГА: Ян, папа, как вы можете? Ведь человека убили!
СЛЮНЬКОВ: Господа, господа! Главное не в веере. И даже, про-стите, не в том, что убили человека. А в том, что, если я правильно понял господина Фандорина, в доме убийца.
Полная тишина.
ФАНДОРИН: Вы поняли совершенно правильно. Более того, ве-роятнее всего, убийца сейчас находится в этой гостиной.
Присутствующие пугливо оглядываются, будто в комнате мо-жет прятаться кто-то ещё. Потом смысл сказанного до них до-ходит, и они с ужасом смотрят друг на друга.
СТАНИСЛАВ ИОСИФОВИЧ: Но в доме кроме нас есть и слуги!
Из-за левой кулисы высовывается голова Арка-ши – оказывает-ся, он подслушивает.
ФАНДОРИН: Разумеется. Это только в британских уголовных романах слуга не может быть убийцей, поскольку он не д-джентльмен. Мы же, слава Богу, живём в России, у нас слуги тоже люди.... Но слугами занимается мой помощник.
СЛЮНЬКОВ (подойдя к Яну, вполголоса): Ян Казимирович, прошу извинить, что в такую минуту... Но мне хотелось бы поско-рее отсюда уехать. Вы вступаете в права наследства. Не желаете ли воспользоваться услугами нашей фирмы?
ЯН: У меня ничего нет кроме этого чёртова веера, да и тот теперь ищи-свищи!
СЛЮНЬКОВ: Фирма «Слюньков и Слюньков» ведёт самые запу-танные наследственные дела, в том числе и по розыску утраченного наследства... Искать буду не по-казённому (кивает в сторону Фан-дорина), а со всем пылом души. Как лицо неравнодушное и рассчи-тывающее на справедливое вознаграждение. Вам только нужно подписать поручение, что я уполномочен вами на розыски. Я и бу-мажечку подготовил... (Достаёт из кармана халата листок. Обма-кивает ручку в стоящую на столе чернильницу.} Не угодно ли?
ЯН: Послушайте, Фандорин. Мне нужно с вами поговорить.
Слюньков идёт за ним.
СЛЮНЬКОВ: При розыске имущества берём комиссионные, но самые умеренные...
ЯН: Фандорин, мне нужна ваша помощь. (Слюнькову.) Послу-шайте, мне не до... Ладно, давайте. Какая разница? (Подписывает поручение, едва в него заглянув.)
СЛЮНЬКОВ: Благодарю. Не пожалеете. А веер я вам всенепре-менно разыщу. Господа, хоть утро вечера и мудренее, но я в Моск-ву. Не останусь здесь более ни на минуту. Не дадут коляски – пеш-ком уйду...
ФАНДОРИН: Никто отсюда не уедет до прибытия полиции. Я отправил записку исправнику. Прошу всех оставаться в своих ком-натах. Считайте себя под домашним арестом.
Нотариус и супруги Борецкие выходят в правую сторону, косясь на неподвижное тело. Маса следует за ними.
Ян остаётся возле Фандорина. Инга задерживается в дверях, прислушиваясь к их разговору. Из-за левой кулисы по-прежнему торчит голова Аркаши.
ЯН: Послушайте, Фандорин. Вы человек систематического мышления, это сразу видно. Помогите мне найти веер. Куда, по-вашему, Диксон мог его спрятать?
ФАНДОРИН: Вы уверены, что это сделал именно Диксон?
ЯН: Вы же сами сказали, что он охотился за веером! Пока был жив дядя, добраться до веера, наверное, было непросто. Но сегодня Диксону, наконец, представился случай. Конечно, я не успел изу-чить усадьбу так хорошо, как он, но при беглом осмотре обнаружи-вается только два места, где можно с лёгкостью спрятать что угод-но: подвал и чердак. На чердаке свален всякий хлам, а в подвале на-стоящий лабиринт – какие-то переходы, закутки, чёрт ногу сломит. Я буду искать всю ночь, но и подвал, и чердак мне не осмотреть. А утром дядя снова начнёт кричать, что это его собственность, что он не позволит здесь хозяйничать. Дайте совет, блесните дедукцией! Куда мне идти: вверх или вниз, на чердак или в подвал? Ну, что вы так смотрите? Я ведь не папаша, мне деньги не на цыганок нужны, а на медицинские исследования. Вы ведь верите в науку и прогресс?
ФАНДОРИН: Б-безусловно. Но меня сейчас интересует не веер. Мне нужно найти убийцу.
ИНГА (приблизившись): Ян! Я помогу тебе! Ты ищи наверху, а я буду искать внизу!
ЯН: Ночью? В доме, по которому бродит убийца? Ни за что. К чёрту веер вкупе с прогрессом.
ИНГА: Ты не можешь мне запретить делать то, что я хочу. Я иду в подвал!
ФАНДОРИН: Сударыня, постойте. Ян Казимирович прав. Вам нельзя туда ходить...
ЯН: Фандорин, только вы можете её остановить! Подскажите, где нужно искать? Ну же, давайте! «Это раз, это два, это три».
ФАНДОРИН: Не знаю.
ИНГА: Тогда...
Идёт к выходу.
ФАНДОРИН: Нет! Идите и запритесь у себя в комнате! Я сам осмотрю п-подвал.
ЯН: И будете искать как следует?
ФАНДОРИН: Не беспокойтесь. Если веер там, я его найду.
Занавес слева закрывается, справа открывается.
3. Ушёл!
Аркаша выволакивает за руку Глашу.
АРКАША: Вот вы какие, Глафира Родионовна! На кого проме-няли-с? На идолище поганое, на язычника-с! А это грех-с, перед отечеством и Господом Богом! За это вас черти на том свете на ско-вороду посадят! Голым профилем-с!
ГЛАША: Довольно совестно вам, Аркадий Фомич, про мой про-филь такое выражать! Не ваша забота. И руку пустите, больно!
АРКАША: Не моя забота? Эх вы, Евины дочки. Глядите, после не пожалейте. Это я сегодня никто, лакей-с, а завтра, может быть, стану всё. Захочете ко мне подластиться, а я на вас и не гляну-с. Не пара вы мне будете.
ГЛАША: Что это вы так загордились-то? С каких барышей?
АРКАША: Об том вам знать незачем-с. А только упускаете вы, Глафира Родионовна, своё счастье. (Наступает на неё.) Говорите правду, как на святой исповеди: тискались с косорылым?
ГЛАША: У самого у вас рыло накось! И дух изо рта! А Масаил Иваныч мужчина чистенький, гладкий!
АРКАША: Вот ты как? Гулящая!
Замахивается на неё, Глаша с визгом закрывает голову руками.
Из-за кулис выскакивает Маса, воинственно шипя и выставив вперёд руки.
Аркаша отбегает.
АРКАША: Не моги драться! Нет такого закона, чтоб басурманы русского человека ногами по харе мордовали!
МАСА: Давать вопрос.
АРКАША: Вопрос можно, только руки прибери. И коленками не приседай.
МАСА: Арукася и докутору Диксон друзья?
АРКАША: Чево? Какой они нам друг! Они сами по себе, мы са-ми по себе.
ГЛАША (всхлипывая): Брешет он! Чуть не каждый вечер к анг-личанину ходил. Сколько раз мне хвастался! Масаил Иваныч, он меня за плечо! Больно! (Плачет.)
МАСА (Аркаше): Вести господин. Дерать допрос.
Подходит к Глаше, достаёт свой свиток, отрывает клочок, вытирает ей слёзы. Жалостно цокает.
Аркаша пятится к краю. Поворачивается, хватает стул, броса-ет вверх, так что стул улетает за кулису. Звон разбитой лампы. Свет на сцене гаснет. Топот ног.
Крик МАСЫ: Томарэ!
Крик ГЛАШИ: Масушка! Не пущу! Страшно!
4. В подвале
В темноте занавес понемногу открывается слева направо.
Это подвал – сцена поделена перегородками на шесть или семь отсеков, имитирующих подвальные коридоры. За то время, когда занавес доползёт до правой кулисы, в правой части сцены тоже должны быть установлены перегородки.
Сначала на сцене совсем темно.
Потом раздаётся скрип заржавленных петель, слева сочится тусклый свет. Выходит Фандорин с фонарём в руке. Медленно ухо-дит вглубь первого отсека, светя то вправо, то влево. Потом, обогнув перегородку, движется в сторону зрительного зала. Доходит до просцениума, обходит перегородку, снова идёт вглубь сцены.
Тем временем занавес открыт уже до правой кулисы. В самом правом отсеке виден силуэт сидящего на корточках человека со свечой. Одет человек в нечто длинное, платьеобразное. Кто это, не видно, потому что человек сидит спиной к залу.
Вот человек поднялся, держа под мышкой что-то узкое и длин-ное. Идёт по своему отсеку вглубь сцены, огибает его, перемеща-ется в соседний отсек.
Некоторое время они с Фандориным движутся навстречу друг другу, играет МТЗ, но лица человека по-прежнему не видно.
Фандорин спотыкается обо что-то, чертыхается.
Человек со свечой замирает на месте. В правой части сцены становится темно.
Фандорин продолжает свой путь, светя фонарём то вправо, то влево.
Вот он вошёл в отсек, где спрятался неизвестный.
Видно, что тот лёг на пол и прижался к перегородке, его почти не видно.
Фандорин проходит мимо, не заметив спрятавшегося. Углубля-ется внутрь отсека.
Тогда лежащий бесшумно встаёт и ныряет в отсек, располо-женный слева. Похоже, что ему удалось ускользнуть. Он опять зажигает свечку. Бесшумно удаляется от Фандорина.
В это время снова скрипит дверь. Слева в подвал входит Маса. У него в руке тоже фонарь.
МАСА: Данна! Доко дэс ка?
ФАНДОРИН: Маса? Коко да! Доосита но?
Фандорин и Маса движутся друг другу навстречу. Занавес по-немногу сдвигается слева и справа. Неизвестный снова задувает свечу, мечется между двумя огнями.
Маса и Фандорин входят в отсек, где находится неизвестный, одновременно с двух сторон.
Свет двух фонарей сливается, в отсеке делается светло.
Видно, что неизвестный – это Слюньков в халате. Он прижима-ет к груди длинный свёрток.
Занавес с двух сторон сдвигается, так что открытым остаёт-ся только освещённый отсек.
ФАНДОРИН: Слюньков? Что вы здесь делаете?
СЛЮНЬКОВ (дрожащим голосом): А... а вы?
ФАНДОРИН: Ищу пропавший веер.
СЛЮНЬКОВ: Я... я тоже.
ФАНДОРИН: Вижу, вы его уже нашли.
Отбирает у нотариуса свёрток.
СЛЮНЬКОВ: Да! Я его нашёл! И как раз нёс владельцу!
ФАНДОРИН: Даже успели завернуть в газету и обмотать бечёв-кой.
СЛЮНЬКОВ: Он так и был, завёрнут...
ФАНДОРИН (разворачивает газетную бумагу, в которой кар-тонный футляр, из футляра вынимает веер, смотрит на него мельком, передаёт футляр Масе, а сам разглядывает газету): Ну да, во вчерашний номер «Юридического вестника». Должно быть, кто-нибудь из слуг выписывает.
СЛЮНЬКОВ: Мне не нравится ваша ирония! Можете намекать на что угодно, но существует презумпция невиновности. Я утвер-ждаю, что пришёл сюда в поисках похищенного имущества, поиск которого мне доверен законным владельцем. Пропавшее имущество найдено, я намереваюсь вернуть его Яну Казимировичу Борецкому, о чём официально и заявляю.
ФАНДОРИН: Хорошо. Ваше заявление принято. А теперь давай-те пройдём к вам в комнату и проверим, суха ли ваша одежда и обувь. Мне ещё давеча показалось странным, что вы вышли в гостиную в халате и ш-шлёпанцах, хотя хватило бы десяти секунд, чтобы надеть сюртук и штиблеты. (Масе.) Дзю-о моттэ инай ка то тасикамэтэ.
Маса быстро ощупывает нотариуса.
СЛЮНЬКОВ: Что вы... что он делает?
ФАНДОРИН: Ищет револьвер.
Маса достаёт из карманов нотариуса листок бумаги.
МАСА: Корэ дакэ дэс.
Фандорин разворачивает бумагу.
СЛЮНЬКОВ: Вы не имеете права...
ФАНДОРИН: Очень интересно. «Я, Ян Казимирович Борецкий, доверяю поверенному Степану Степановичу Слюнькову вести дело о наследстве, причитающемся мне по смерти моего отца, а в возна-граждение передаю вышеуказанному С.С. Слюнькову веер, ранее принадлежавший моему дяде Сигизмунду Иосифовичу Борецкому и отныне становящийся законной собственностью С.С. Слюнькова. Подпись: Ян Борецкий». Тут и число есть. Сегодняшнее. Какой щедрый подарок. В награду за ведение дела о наследстве отдать нотариусу всё наследство ц-целиком... Знаете что, давайте поднимемся на чердак. Перемолвимся парой слов с дарителем.
СЛЮНЬКОВ: Не нужно! Умоляю, не нужно! Я всю жизнь чест-но... тридцать лет поверенным... Бес попутал... Всё расскажу, всю правду, только не погубите! Если откроется, это позор, суд, разорение! Только останется, что в петлю! У меня жена в водянке! Дети! Четверо! Бесовское наваждение! Не устоял!
ФАНДОРИН: Зачем вы украли веер? Захотели богатства и славы?
СЛЮНЬКОВ: Что вас так удивляет? Я ведь тоже человек, а не параграф. И у меня есть свои мечты... Я всегда был практиком, в облаках не витал, но иногда так захочется чуда. Твердишь себе год за годом: нет никаких чудес, есть только завещания, векселя, вы-купные обязательства. И вдруг – веер. Ведь жизнь уходит. Вы моло-дой, вам не понять. Однажды очнёшься, а тебе пятьдесят. И дума-ешь: что – это всё? Дальше только сахарная болезнь, поездки на во-ды, старость и смерть? Когда вы рассказали про Инь и Ян, у меня будто лопнуло что-то в голове... какая-то струна оборвалась. Потом вдруг молния, кромешная тьма. Клянусь, руки сами схватили веер и сунули под сюртук. Я так испугался! А когда зажёгся свет, отдавать веер было уже поздно...
ФАНДОРИН: Ну да. Оставалось только спрятать его в подвале и под шумок подсунуть Яну Казимировичу фальшивую дарственную. Дарственная-то вам зачем?
СЛЮНЬКОВ: Ну как же! Вы сами говорили – веер исполняет желания только законного владельца.
ФАНДОРИН: Думали фальшивкой Будду обмануть? Маса, сэн-су-о. (Маса достаёт из футляра веер, протягивает.) Ну что ж, по-пробуйте, помашите. Слова молитвы помните?
СЛЮНЬКОВ: Всё время их твержу... Вы в самом деле... позволи-те?
Фандорин жалостно кивает. Они с Масой, переглянувшись, на-блюдают.
Слюньков роняет веер на пол – так дрожат руки. Быстро под-нимает, раскрывает.
СЛЮНЬКОВ: Голова кружится... В глазах темно... Господи Ии-сусе... (Испуганно.) Нет-нет, не «Иисусе»! (Разворачивает веер сна-чала белой стороной наружу.) Для мира хорошо – вот так. (Переворачивает.) Для себя хорошо – вот этак. Не смотрите на меня так, я не святой, а самый обычный человек... Мир большой, если ему станет немножко хуже, он и не заметит... (Крестится. По-ёт,качая в такт веером.) «Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё».
Нотариус замирает, ощупывает свое лицо, шлепает себя по темени, смотрит на руки, озирается вокруг. Маса отбирает веер, укладывает его в коробку, кладёт коробку в карман. Пауза.
СЛЮНЬКОВ: Морщины? Щёки висят! Никуда не делись! Лыси-на! А как же молодость и красота? Эраст Петрович, во мне что-нибудь изменилось?
ФАНДОРИН: Да. Побагровели весь... Стыдно, Степан Степано-вич. С этим веером все будто с ума посходили.
Слюньков со стоном падает навзничь. Фандорин наклоняется над ним.
ФАНДОРИН: Ну вот, кажется, до к-кондрашки донервничался, жертва суеверий.
МАСА: Данна, карэ дэ ва аримасэн. Арукася то Диксон ва симэ-сиавасэтэ ирун дэс ё! Арукася-о нигаситэ симаимасита. Моосивакэ аримасэн...
ФАНДОРИН: Лакей в сговоре с Диксоном?... Что ж ты раньше не сказал? (Делает порывистое движение, чтобы бежать к выхо-ду. Останавливается.) Чёрт, не бросать же его здесь.
Пробует поднять нотариуса, но мешает рука в гипсе.
ФАНДОРИН: Тэ га... Дэ ва, таному.
Маса берёт Слюнькова под мышки, тащит.
Фандорин выходит на просцениум, и занавес за его спиной смы-кается.
5. Содом и Гоморра
Перед занавесом.
Фандорин поворачивается, идёт к кулисе, навстречу ему выхо-дит Инга.
ФАНДОРИН: Вы не спите?
ИНГА: Разве уснёшь? Места себе не нахожу. Все затаились по комнатам. Время будто остановилось. Так захотелось хоть с кем-нибудь словом перемолвиться... Вышла в коридор. Там двери спален, одна за другой. Господи, думаю, ведь это комната дяди Кази-мира. Он там сейчас на столе лежит, мёртвый, с разрезанным живо-том. Отбежала к следующей двери. Только перевела дыхание, и вдруг ударило: а это же комната мистера Диксона. Тоже мертвец! И так мне жутко стало! Бросилась стучать в следующую дверь, сама не знаю, зачем. Там остановился нотариус, он-то вроде бы жив. Стучу – ни звука. Тишина. Мёртвая! Дальше мамина комната. Ду-маю, если и там тихо – с ума сойду. Стучу – безмолвие. Сон, кошмарный сон! Перебегаю к двери отца. Молочу уже кулаками, со всей силы. И тут наконец отклик. «Немедленно уходите! Я позову на помощь!» Я ему: «Папа, это я, Инга!» А он: «Иди к себе и за-прись!» Так и не открыл... И Яна нет... Всё ищет свой веер. Меня с собой не взял... С ним было бы не страшно...
ФАНДОРИН: Надо сказать ему... Нет, сначала с лакеем.
С другой стороны сцены появляется Фаддей с канделябром в ру-ке.
ФАДДЕЙ (бормочет): Всё носются, всё бегают. Ночь-полночь, угомона на них нет. Ни «доброй вам ночи, Фаддей Поликарпыч», ни «моё почтение»...
ФАНДОРИН: Послушайте, Фаддей Поликарпович, моё почтение. Проводите-ка меня в комнату вашего п-помощника Аркадия. У меня до него срочное дело.
ФАДДЕЙ: Проводить можно, чего не проводить.
ФАНДОРИН: Где он живёт?
ФАДДЕЙ: Известно где, во хлигеле.
ФАНДОРИН: Сударыня, вам следует и в самом деле вернуться к себе. Ничего не бойтесь, дело идёт к развязке. (Фаддею.) Ну, ведите.
ФАДДЕЙ: Свести можно. Только Аркашки там нет.
ФАНДОРИН: А где же он?
ФАДДЕЙ: Наверх побег. (Показывает пальцем вверх.)
ФАНДОРИН: Куда наверх?
ФАДДЕЙ: Кто его знает. На лестнице налетел, как скаженный. Ни «здрасьте вам, Фаддей Поликарпыч», ни «доброй вам ночи». Чуть с ног не сшиб...
ФАНДОРИН: Чердак!
Бежит.
ИНГА: Что чердак? Боже, Ян!
Бросается следом за Фандориным.
ФАДДЕЙ (глядя им вслед): И эти бегать. Содом и Гоморра!
6. На чердаке
Слева открывается часть занавеса. Это лестничная площадка перед чердачной дверью. Через оконце проникает тусклый свет.
Фандорин, за ним Инга.
ФАНДОРИН: Заперто! Кто запер? Ян или..?
ИНГА (бросается к двери, стучит в неё): Ян! Ян! Ты меня слы-шишь? Ян, открой!
Раздаётся выстрел, потом шум, грохот.
Инга отчаянно кричит.
Фандорин разбегается, бьёт плечом в дверь. Дверь слетает с петель. Занавес сдвигается вправо.
ФАНДОРИН: Чёрт! Рука! (Сгибается в три погибели, обхватив загипсованную руку.)
Инга бежит вперёд одна.
Занавес едет вправо, постепенно открывая чердак. Там на зад-нем плане свален всякий хлам, свет проникает через несколько круг-лых окошек. Свет постепенно становится ярче.
Видно, что на полу двое: Ян и Аркаша. Они вцепились друг в дру-га мёртвой хваткой. Рядом валяется револьвер. Лакей сильнее. Вот он оказался сверху. Противники держат друг друга за руки.
Инга с криком кидается на Аркашу, хватает его за плечи. Тот отталкивает её, она падает. Воспользовавшись тем, что освобо-дилась одна рука, Ян дотягивается до револьвера, хватает его и стреляет в Аркашу.
Тот опрокидывается на пол.
ИНГА: Ты цел? Цел?
ЯН (садясь): Кажется, да... Хоть и не пойму, как это мне удалось.
К ним приближается Фандорин, нянча ушибленную руку.
ЯН (поднимается на ноги): Вот, полюбуйтесь...
Показывает на труп.
ФАНДОРИН: Как это произошло?
ЯН (тяжело дыша): Рылся тут в старом хламе, искал этот трек-лятый веер. Вдруг слышу – дверь. И засов лязгнул. Я сначала поду-мал, это вы. А это он... «А! – кричит. – За веером пришёл! Будет те-бе сейчас веер!» Бросился. Револьвером размахивает... (Ян с отвра-щением смотрит на револьвер, зажатый в его руке, бросает на пол.) Потом в дверь стучат – Инга. Этот на меня револьвер наставил, я еле успел за руку. Вот так мимо уха просвистело! Сцепились, ре-вольвер в сторону... Он меня душить... Дальше плохо помню... Инга лучше расскажет.
ИНГА: Я вбегаю, а он сверху! И совсем уже! Я как закричу, и на него, а он меня! Я упала, рукав порвала, локоть больно... Ян на-стоящий герой! Как схватит, как выстрелит!
ФАНДОРИН (прохаживаясь по чердаку и всматриваясь в пол): Эмоционально, но маловразумительно. По счастью, на полу тол-стый слой пыли, так что картину восстановить нетрудно... Вот вошёл лакей (показывает), остановился здесь. Вы с ним стояли на-против друг друга, вплотную. Он лицом туда, вы лицом к двери.
ЯН: Да, правильно.
ФАНДОРИН: Вот сюда отлетел револьвер. Вы оба к нему броси-лись. Тут размазано – схватка...
ИНГА: А вот здесь Ян выстрелил.
Фандорин проходит к правой кулисе, рассматривает что-то на стене. Задирает голову, смотрит вверх.
Вбегает Маса.
МАСА: Данна, дайдзёбу дэс ка?
ИНГА: Что он говорит?
МАСА: Выстрер!
ФАНДОРИН (показывая на труп): Ко иу кэ-цумацу да.
ЯН: Инга, ты такая молодчина! Ты мне, наверно, жизнь спасла. Только ты успокойся. Фандорин, ведь этот сюда за веером пришёл. Ошибся я, выходит, насчёт англичанина-то. Негодяй этот напома-женный (кивает на труп) веер стащил. Где-то здесь спрятал. Помо-гите найти, я всё перерыл.
ФАНДОРИН: Нашёлся ваш веер. Маса!
Японец достаёт из кармана футляр, из него веер.
ЯН: Фандорин, вы гений! Буду кричать об этом на каждом пере-крёстке!
Хватает веер, разворачивает его. Застывает.
ИНГА: Я так за тебя рада!
ЯН: Теперь весь мир будет мой!
ФАНДОРИН: Как, и вы туда же? Потребуете славы и богатства?
ЯН: У этой бумажной безделушки? Нет, я найду какого-нибудь полоумного коллекционера вроде дядюшки или мистера Диксона и продам веер за хорошие деньги. Вы сказали, миллион? На эти день-ги можно столько всего сделать! Я переверну науку! Я достигну всего – и славы, и богатства, да не по милости Иисуса или Будды, а сам!
ФАНДОРИН: Что ж, это превосходно, но сначала нужно закон-чить расследование. Три смерти за вечер – это не шутки. Да ещё господина нотариуса от чрезмерного волнения удар хватил.
ЯН: Вы правы. Гадость и уголовщина. Хорошо бы во всём разо-браться до приезда полиции, не то начнётся сказка про белого быч-ка. Вы ведь для полиции начальство?
ФАНДОРИН: Не вполне, но, полагаю, что к моему з-заключению полиция прислушается.
ЯН: Вот и отлично.
Маса подаёт Фандорину лежащий на полу револьвер. Фандорин откидывает барабан.
ФАНДОРИН: Четыре патрона израсходованы, два осталось. Так. Один выстрел в Диксона, один в меня, потом один раз он стрелял в вас, и один раз вы в него. Сходится. (Масе) Ситай-ни моо хитоцу данкон га най ка то.
Маса кланяется, садится на колени возле трупа, молитвенно складывает руки. Потом начинает придавать телу благообразный вид: выпрямляет ноги, складывает на груди руки и прочее, напевая что-то протяжное.
ЯН: Что это он?
ФАНДОРИН: Японский обычай предписывает относиться к по-койникам с почтением. Не обращайте внимания. Итак, попробуем восстановить картину п-преступления.
ЯН: Вот-вот, попробуйте. У вас должно получиться. А то у меня, честно говоря, голова кругом...
ФАНДОРИН: Английский коллекционер, мечтающий заполу-чить волшебный веер, попадает в усадьбу под видом врача. Благо-получно сводит Сигизмунда Борецкого в могилу. Я уверен, что все рекомендации и рецепты были б-безупречны, но ведь одни капли можно заменить на другие. Для этого доктору понадобился помощ-ник. Диксон поближе сошёлся с личным лакеем хозяина и сделал его своим сообщником. При этом англичанин полагал, что главный в этом дуэте он, но лакей, похоже, придерживался иного мнения. Человек он был честолюбивый, деятельный. Полагаю, что идея под-пилить ось у дрожек принадлежала ему.
ИНГА: Но зачем?
ЯН: Чтобы господин Фандорин не приехал и папаша не узнал о ценности веера. Тогда Диксон выкупил бы у него веер за несчаст-ную тысячу рублей.
ФАНДОРИН: Они подсыпали Казимиру Бо-рецкому в коньяк яду, чтобы сразу после этого от него избавиться. Убийство безо вся-кого риска – ведь вскрытие должен был производить Диксон, един-ственный врач на всю округу. Но планы заговорщиков нарушились. Казимир Борецкий захотел коньяку раньше времени...
ЯН (горько): И я сам принёс ему флягу!
ИНГА: Ты не мог знать!
ФАНДОРИН: Потом появился я, хоть и со сломанной рукой. А за-тем из-за удара молнии погасло электричество, и веер был похищен.
ЯН: Кем? Этим?
ФАНДОРИН: Нет, другим человеком, действовавшим безо вся-кого предварительного плана. Это окончательно запутало заговор-щиков. Они стали подозревать друг друга. Лакей подслушивал у окна, когда я допрашивал Диксона. Поняв, что доктор собирается всю вину свалить на него, лакей выстрелил... Маса провёл собст-венное расследование, установив два крайне важных, даже к-ключевых обстоятельства. Лакей готовил дрожки к поездке – да так старательно, что, когда в коляску сели пассажиры, ось на первом же повороте переломилась. Это раз. И ещё Маса выяснил, что Диксон и лакей были в коротких отношениях. Это два. Окончательно же ла-кей себя выдал, когда попытался вас убить.
Маса ткнулся носом мертвецу в подмышку и замер.
ЯН (мельком поглядев на него): Странный обряд. Как будто при-нюхивается... Что ж, Фандорин, вы выполнили за полицию всю ра-боту. Стройно, логично! Теперь я вижу, что дедукция – это тоже наука, сродни математике.
МАСА: Данна, коко дэс. Когэтэ имас. Каяку-но ниои мо.
ФАНДОРИН: Да. Но иногда бывает довольно какой-нибудь ме-лочи, чтобы вся стройная теория рассыпалась.
ЯН: Мелочи? Какой мелочи?
ФАНДОРИН: Самой ерундовой. Например, д-дырки.
ЯН: Что?
ФАНДОРИН: У Аркадия под мышкой в сюртуке дырка.
ЯН: Я вас что-то... При чём здесь дырка?
ФАНДОРИН: Маса говорит, что её края обуглены. И свежий за-пах пороха.
ЯН: Как это может быть? Моя пуля попала ему в голову!
ФАНДОРИН: Вторая. Но не первая.
ИНГА: Какая ещё первая, Эраст Петрович?
ФАНДОРИН: При беглом осмотре я не обнаружил на той стене следа от пули, которая, по словам Яна Казимировича, просвистела у него мимо уха. Но я уверен, что след от пули отыщется вон на той стене (показывает влево). Это не Аркадий стрелял в вас, а вы в него.
Фандорин смотрит в упор на Яна. Тот нервно стряхивает воло-сы со лба или делает какой-то иной нервный жест.
ФАНДОРИН: Вы ловкий человек, Ян Казимирович. И умный. Но не до такой степени, как вам п-представляется.
ИНГА: Что вы... Зачем вы так говорите?
ФАНДОРИН (Яну): Лакей бросился к вам на чердак, чтобы по-требовать помощи. Он понял, что вот-вот будет разоблачён Масой. А тут стали стучать в дверь, звать вас по имени. И вы решили за-стрелить сообщника. Но он не доверял вам, был начеку. Это не вы увернулись от его выстрела, а он от вашего. Успел схватить вас за руку, и пуля прошла у него под мышкой. Завязалась борьба. И всё устроилось наилучшим для вас образом: вы застрелили смертельно опасного свидетеля на глазах у Инги Станиславовны, при явной и законной самообороне.
ИНГА: Ян, что ты молчишь?
Маса подходит к Яну, молча отбирает у него веер, аккуратно кладёт в футляр.
ЯН: Вы бредите, чиновник особенных поручений!
ФАНДОРИН: Меня не было в усадьбе, когда зачитали завеща-ние, но я выслушал с-свидетелей. Вы долго отказывались давать отцу коньяк и отправились за флягой, только когда Казимир Бо-рецкий согласился отдать веер мистеру Диксону.
ЯН: Совпадение!
ФАНДОРИН: Если бы яд во флягу подсыпал Диксон, он не по-зволил бы вашему отцу выпить, пока не получит веер. Нет, Диксон о яде не знал! Вы же, вдруг согласившись принести коньяк, сорвали сделку, и веер остался у вас.
ИНГА: Но ведь за веером охотился Диксон, вы сами говорили!
ФАНДОРИН: Да, и он заранее столковался с Яном Казимирови-чем. Должно быть, больной сообщил Диксону, что собирается заве-шать веер племяннику. Не деньги, которые растратил бы опекун, а именно веер. Сигизмунд Борецкий свято верил в магические свой-ства веера... Тогда, в Японии, он сказал мне: «Если я добуду веер, я побоюсь им воспользоваться. Осуществить свои желания за счёт остального мира? Для этого я недостаточно подл. Улучшить мир, причинив вред себе? Для этого я недостаточно благороден. Так и буду сидеть, как собака на сене...» Дядя любил вас, вы навещали его в усадьбе. И Диксон предложил вам выгодную сделку: вы уступаете доктору веер за хорошие деньги. За хорошие, но не за миллион. Помните, как при упоминании о миллионе у вас сорвалось с языка: «Подлец! Пройдоха!» Диксон и вправду был пройдоха. Присмотревшись к Казимиру Борецкому, он сообразил, что может заполу-чить веер у опекуна совершенно законным образом и без вашей по-мощи, причем задёшево. И тем самым подписал вашему отцу смертный приговор – вы не могли допустить, чтобы куш уплыл из ваших рук.
ИНГА: Ян, почему ты не отвечаешь? Скажи, что всё это неправда!
ФАНДОРИН: Говоря мне о настоящем убийце, Диксон имел в виду вовсе не Аркадия, а вас. Это вы были под окном, вы и стреля-ли. И тогда, и потом в саду, и теперь. Все четыре пули выпущены вами. Улики подтверждают это.
ИНГА: Ян, ну скажи же, что это неправда! (Порывисто хватает его за руку.) Я поверю не уликам, я поверю тебе!
ЯН (рассеянно – он сосредоточен на другом): Славная, самоот-верженная Инга... Боюсь только, полиция будет менее великодушна. Что же делать? У всякой задачи, даже самой сложной непременно должно быть решение...
ИНГА: Ян, не мямли, говори!
ЯН: Тс-с-с. Ты мешаешь мне думать... Должно быть решение...
ИНГА: Ян!
ЯН (быстро): И, кажется, я нашёл его!
ИНГА (радостно): Правда?
ЯН: Только тебе, милая, оно вряд ли понравится.
Хватает Ингу левой рукой за правую, рывком разворачивает к себе спиной. Обхватывает левой рукой за горло. Правой рукой вы-нимает из внутреннего кармана шприц. Фандорин и Маса срыва-ются с места.
ЯН: Стоять!!! У меня здесь столбнячный раствор! Одно движе-ние, и она обречена!
ФАНДОРИН (остановившись): Маса, угоку на!
Маса замирает.
ЯН: Вот и решение – парадоксальное, но эффектное.
Инга теряет сознание, так что Яну приходится удерживать её на весу.
ЯН: Даже слишком эффектное... Однако, как тяжелы бывают ро-мантические барышни...
ФАНДОРИН: Чего вы хотите?
ЯН: Оба – пять шагов назад. А то знаю я вас, прыгунов японских. Это, как вы говорите, раз.
Фандорин и Маса отступают назад.
ЯН: Револьвер сюда. Это два.
Фандорин кладёт на пол и толкает револьвер.
Ян выпускает Ингу, она оседает на пол. Он подхватывает ре-вольвер, взводит курок, наводит попеременно то на Фандорина, то на Масу. Шприц прячет в карман.
ЯН: Аи, да Николайер! Мой славный Нико-лайер! Теперь три. Пусть ваш Санчо Панса тем же манером переправит мне веер.
ФАНДОРИН: Маса, сэнсу-о карэ-ни.
Маса суёт руки в карманы и стоит, набычившись.
ЯН: Послушайте, советник, я не могу ждать, пока полиция прие-дет. Если он сию секунду не отдаст веер, я уложу вас обоих. Здесь как раз два патрона. Знаете, семь бед – один ответ.
ФАНДОРИН (резко): Има сугу да!
МАСА: Тикусё!
Вынимает коробку с веером, кладёт на пол, толкает по направ-лению к Яну. Тот осторожно нагибается, ни на секунду не отводя взгляд от противников. Подбирает коробку левой рукой, взвешивает на ладони, удовлетворенно кивает.
ЯН: А теперь оба вон в тот угол. (Показывает на противопо-ложный от выхода угол.)
Фандорин и Маса повинуются.
Ян пятится к двери, держа их на мушке.
ЯН (у выхода, с шутовским поклоном): П-премного б-благодарен. За возвращённую собственность.
Исчезает. Маса хочет броситься за ним.
ФАНДОРИН: Ии кара. Икаситэ иин да.
Маса останавливается.
Фандорин бросается к Инге, садится на пол, кладёт её голову себе на колени, машет перед её лицом рукой. Маса тоже подходит, садится на корточки, сострадательно цокает языком.
ИНГА (слабым голосом): Ян... Ян! (Плачет.) Господи, что же это... Эраст Петрович! Я думала, он меня любит...
ФАНДОРИН: Деньги он любит больше.
ИНГА: Ведь он монстр, самый настоящий! Как Ванька-Каин! Или Синяя Борода! (Приподнимается.) Где он?!
ФАНДОРИН: Убежал.
ИНГА: Но его нельзя отпускать! Он убийца, чудовище!
ФАНДОРИН: Далеко не убежит. До станции одна дорога, по ней уже должна ехать полиция. Я велел в записке задерживать всякого, кто попытается покинуть усадьбу. Ну, а если предприимчивому Яну удастся уйти от исправника, его станет искать полиция всей Россий-ской империи...
ИНГА: Он умный, хитрый! Он сбежит за границу!
ФАНДОРИН: Возможно. Знаете, Инга Станиславовна, как в средневековой Японии карали злодеев? За обычное преступление сажали в тюрьму. За тяжкое к-казнили. А за особенно ужасное подвергали изгнанию. И хуже этой кары для японца не было ничего.
ИНГА: Ян не японец! Что ему родина, особенно если... (Порыви-сто озирается.) Веер! Где веер?
ФАНДОРИН: Пришлось отдать.
ИНГА: Что вы наделали! Да с веером он покорит весь мир! Вол-шебный веер в таких руках!
ФАНДОРИН (мягко): Инга Станиславовна, ну ведь в девятна-дцатом веке живем... Какое волшебство? Право, стыдно. Вы же со-временная д-девушка...
ИНГА: Вы ничего не понимаете! Можете говорить что угодно, но когда я ударила бедного дядю Казика веером, моя рука ощутила нечто... нечто... Я не могу передать это словами! Боже, веер у него! Это ужасно! Ужасно!
ФАНДОРИН: Успокойтесь! Маса, открой окно! Мадо-о акэро!
Машет рукой перед лицом полуобморочной Инги. Маса останав-ливает его руку. Достаёт из кармана веер, разворачивает и, как ни в чем не бывало, начинает им махать.
ФАНДОРИН и ИНГА: Маса!
ФАНДОРИН: Ты же на моих глазах... Карэ-ни яттан дзя най?
ИНГА: Волшебство! Чудо!
МАСА (печально): Дзисё га дззаннэн дэс. Хад-зимэ-кара каки-наосанакутя...
ИНГА: Что он сказал?
ФАНДОРИН (со вздохом): Сетует, что придётся заново слова из словаря выписывать. Этот фокусник умудрился засунуть в коробку вместо веера свой свиток... Ну что ж, изучение родного языка пой-дет Яну Казимировичу на пользу. Узнает много полезных слов. И на «А» – «альтруизм».
МАСА (тоном ученика, отвечающего урок): Ри-тасюги.
ФАНДОРИН: И на «Б» – «благородство».
МАСА: Кэдакаса.
ФАНДОРИН: И на «В» – «верность».
МАСА: Тюдзицуса.
ФАНДОРИН: И на «Г» – «гармония».
МАСА: Тёва.
ФАНДОРИН: И на «Д». (Масе.) Дзинкаку.
МАСА: «Досутоинство»...
Музыка.

КОНЕЦ.