Любовница смерти. Глава четвертая
Пятница-день особенныйВ ту пятницу, направляясь на очередное заседание клуба, Коломбина вышла из дому раньше обычного - такой уж это был вечер: вкрадчивый и щемящий, он сулил что-то не то очень хорошее, не то, наоборот, страшное, а может быть, одновременно очень хорошее и очень страшное. Она ощутила волнующий привкус трагедии еще утром, когда увидела обманчиво ясное сентябрьское небо, накрывшее город полупрозрачной фарфоровой чашей. Перед завтраком проделала свою обычную гимнастику - приучала душу не бояться смерти. Вышла на балкон, распахнула чугунную дверцу, ведущую в пустоту, и встала на самом краешке, прислушиваясь к быстрому стуку сердца. Звуки, несущиеся снизу, с улицы, были многозначительно гулкими, стекла лучились нервными бликами, а внизу растопырил крылья ангел, плененный Мебиусом и сыновьями. Потом был день, пустой и бессущностный - пауза, вдох, тишина перед тем, как раскроется бархатный занавес ночи. Вечером чуткий слух Коломбины уловил пока еще нестройные, но все равно волшебные звуки мистического оркестра, и усидеть дома уже не было мочи. Она стучала каблучками вдоль фиолетовых улиц, а навстречу наплывали волны тревожно-сладостной увертюры, и с каждым шагом рокочущая мелодия делалась все слышней. Коломбина была готова ко всему и в знак своей решимости вырядилась в цвета траура. Смиренная гимназистка, постигающая науку смерти, надела скромное черное платье с узким белым воротничком, лиловый фартук с похоронной каймой, волосы же сплела в две весталочьи косы и перетянула багряной лентой. Шла не спеша, думала о красивом. Что пятница - день особенный, черный день, навеки смоченный кровью мечтательного и прекраснодушного Пьеро, которого жестокие Арлекины приколотили гвоздями к доскам девятнадцать столетий назад. Оттого, что алые капли никак не высохнут, всё сочатся, всё стекают по кресту, переливаясь и посверкивая на солнце, пятый день седмицы наполнен неверным, мерцающим отсветом беды. В переулке, куда Коломбина свернула с бульвара, беззвучная увертюра завершилась, и раздалась первая сольная ария этой зловещей оперы - ария до того нелепая и комичная, что грезэрка чуть не рассмеялась. Помнилось, что ночь над ней подшутила: пригласила на трагедию, а вместо этого разыграла фарс. На тротуаре, в каком-нибудь десятке шагов от дома Просперо, под фонарем, стоял старый, облезлый шарманщик в красной феске и синих очках. Он яростно крутил ручку своего скрипучего инструмента и во все горло, отчаянно фальшивя, орал дурацкую песню - должно быть, собственного сочинения.
Шарманочка, шарманка. Дорога даль-няя! Сгубила ты мальчонку, Несча-астного меня!
Куплетов было много, но чаще всего звучал припев, такой же неуклюжий, как остальные вирши. Луженая глотка старательно выводила его снова и снова:
Ах, лаковая ручка, Мне счастья не вернет. Хоть круть ее-о, хоть верть! Хоть круть ее-о, хоть верть! Хоть круть ее-о, хоть верть! Коломбина постояла минутку-другую, послушала, после звонко рассмеялась, бросила потешному старику монету и подумала: этакому пессимисту, да еще и поэту, прямая дорога к нам в "любовники". - Сегодня мы раскрутим Колесо Смерти в последний раз, - объявил Дож собравшимся. - И если избранник опять не будет назван, я изобрету новый ритуал. Калибан и Розенкранц поочередно метнули золотой шарик на разноцветный круг, и каждый из них был отринут Смертью. - Я знаю, в чем загвоздка, - наморщил свой монументальный нос шутник Сирано. - Во воем виновата медицинская карета, что вернула к жизни принца Гэндзи. Можно сказать, украла у Смерти суженого прямо из-под венца. Вот Властительница и обиделась на нашу рулетку. Ей-богу, дорогой Гэндзи, вам следует выпить яду еще раз. Это рулетка из-за вас заупрямилась. Кое-кто засмеялся рискованной шутке. Гэндзи вежливо улыбнулся, а у Просперо сделался такой несчастный вид, что Коломбине стало его жалко. - Нет-нет! - воскликнула она. - Дайте мне попытать счастья! Если Смерть в обиде на мужчин, то, может быть, повезет женщине. Ведь призвал же Царевич Львицу Экстаза! Сказала - и сама испугалась. А ну как выпадет череп? Ведь и предчувствие, и траурный наряд - всё одно к одному. Очень быстро, чтоб не дать себе представить возможные последствия, она шагнула к столу, схватила шарик и приготовилась его метнуть. В этот самый миг в гостиную вошел, а вернее ворвался вихрем последний из "любовников", опоздавший к назначенному часу - Гдлевский. Румяное лицо с едва пробивающимися усиками сияло счастьем и восторгом. - Есть! - закричал он еще с порога. - Есть третий знак! И точно в пятницу! Третью пятницу подряд! Вы слышали, слышали, что он поет? - Гдлевский торжествующе указал на окно, откуда еще минуту назад доноси- лось завывание шарманки и хриплые вопли старика. - Слышали, что он поет? "Хоть круть ее, хоть верть!" И снова, и снова, и снова! Однако шарманщик, будто назло, умолк. Судя по всему, никто из соискателей, кроме Коломбины, не удосужился вслушаться в припев идиотской песенки, поэтому заявление Гдлевского вызвало всеобщее недоумение. - Кого круть? Кого верть? - изумился Критон. - О чем вы, юноша? - Шарманку, - возбужденно пояснил Гдлевский. - Да это совершенно неважно! Главное рифма: "верть - смерть". Это Знак! Несомненно! Третий! Я избран, избран! - Погоди, погоди! - нахмурился Дож. - Что ты выдумываешь? Где этот шарманщик? Все бросились к окну, но переулок был пуст - ни души. Старик растворился в сгустившейся темноте. Гэндзи, ни слова не говоря, повернулся и быстро вышел в прихожую. Все вновь обернулись к гимназисту. Розенкранц, не очень хорошо понимавший по-русски, спросил у брата: - Was bedeutet "круть-верть"?(1)
---
(1) Что значит "круть-верть"? (нем)
