Любовница смерти. Глава вторая

ГЛАВА ВТОРАЯ

I. Из газет

ЛАВР ЖЕМАЙЛО ВСТРЕЧАЕТСЯ С ВЕРХОВНЫМ ЖРЕЦОМ "ЛЮБОВНИКОВ СМЕРТИ"

Итак, свершилось! Вашему покорному слуге удалось проникнуть в святая святых глубоко законспирированного клуба самоубийц, который вновь заставил всех говорить о себе после недавней гибели 23-летнего студента M-го университета С. Описание того, как мне удалось преодолеть все хитроумные препоны и непреодолимые препятствия, дабы достичь заветной цели, могло бы стать сюжетом для захватывающего романа. Однако, связанный словом, я буду молчать и сразу оговорюсь для г. г. полицейских: никогда и ни при каких обстоятельствах, даже под страхом тюремного заключения. Лавр Жемайло не выдаст своих помощников и информантов. Моя встреча с верховным жрецом зловещей секты смертепоклонников состоялась в темном и мрачном подземелье, местонахождение которого осталось для меня тайной, поскольку мой чичероне доставил меня туда с повязкой на глазах. Я ощущал запах сырой земли, несколько раз по лицу задела свисающая со свода паутина, а один раз мимо с отвратительным писком пронеслась летучая мышь. После такой прелюдии я рассчитывал увидеть какой-нибудь жуткий склеп с осклизлыми стенами, но, когда повязку сняли, меня ждало не лишенное приятности разочарование. Я находился в просторной, прекрасно обставленной комнате, напоминающей гостиную в богатом доме: хрустальная люстра, книжные полки, стулья с резными спинками, круглый стол из тех, что используют при спиритических сеансах. Мой собеседник велел называть его "Дож". Он, разумеется, был в маске, так что виднелись только длинные белоснежные волосы, седая бородка и необычайно острые, вернее даже сказать пронизывающие глаза. Голос у Дожа оказался звучным и красивым, а по временам чарующим. Вне всякого сомнения это человек талантливый, незаурядный.

- Я знаю вас, г-н Жемайло, как человека чести и только поэтому согласился с вами встретиться, - так начал разговор мой таинственный собеседник. Я поклонился и еще раз пообещал, что "Любовники Смерти" могут не опасаться нескромности или нечестной игры с моей стороны. Наградой за обещание была пространнейшая лекция, которую Дож прочел мне с необычайным красноречием, так что я поневоле заслушался. Попробую пересказать содержание этой эксцентричной проповеди собственными словами. Истинная отчизна человека, по утверждению почтенного Дожа, не планета Земля и не состояние, которое мы именуем "жизнью", а нечто совершенно противоположное: Смерть, Чернота, Небытие. Мы все родом из этой сумеречной страны. Там мы обретались прежде, туда вскоре и вернемся. На краткий, несущественный миг мы обречены пребывать на свету, в жизни, в бытии. Именно обречены, то есть наказаны, отторгнуты от лона Смерти. Все без исключения живущие - отсевки, отбросы, преступники, осужденные на каждодневную муку жизни за какое-то забытое нами, но, должно быть, весьма тяжкое прегрешение. Одни из нас менее виновны и потому приговорены к короткому сроку. Такие возвращаются в Смерть младенцами. Другие, более виновные, осуждены на тяжкие каторжные работы продолжительностью в 70, 80, а то и 100 лет. Доживающие до глубокой старости - злодеи из злодеев, не заслужившие снисхождения. И все же рано или поздно Смерть в бесконечной милости своей прощает каждого. Тут ваш покорный слуга, не выдержав, прервал оратора. - Любопытное суждение. Стало быть, жизненный срок назначен нам не Богом, а Смертью? - Пускай Богом - называйте как хотите. Только Судия, которого люди нарекли Богом - отнюдь не Господь Всемогущий, а всего лишь причетник, состоящий на службе у Смерти.

- Какой жуткий образ! - воскликнул я. - Вовсе нет, - утешил меня Дож. - Бог суров, но Смерть милосердна. Из человеколюбия Она наделила нас инстинктом самосохранения-чтобы мы не тяготились стенами своей тюрьмы и боялись совершить из них побег. И еще Она дала нам дар забвения. Мы лишены памяти о нашей истинной родине, об утраченном Эдеме. Иначе ни один из нас не захотел бы длить муку заточения и началась бы всеобщая оргия самоубийств. - Что ж в этом, с вашей точки зрения, дурного? Вы ведь, кажется, именно к самоубийству и призываете своих членов? - Неразрешенное самоубийство - это побег из тюрьмы, то есть преступление, караемое новым сроком заточения. Нет, бежать из жизни нельзя. Но можно заслужить помилование - то есть сокращение срока. - Каким же, позвольте полюбопытствовать, образом? - Любовью. Нужно всей душой полюбить Смерть. Манить ее к себе, звать, как драгоценную возлюбленную. И ждать, смиренно ждать ее Знака. Когда же Знак будет явлен, то умирать от собственной руки не только можно, но даже должно. - Вы говорите про Смерть "она", "возлюбленная", однако среди ваших последователей ведь есть и женщины. - "Смерть" по-русски слово женского рода, но это условность, грамматика. По-немецки, как известно, это слово мужского рода - der Tod. Для мужчины Смерть - Вечная Невеста. Для женщины - Вечный Жених. Здесь я задал вопрос, который не давал мне покоя с самого начала этого странного диалога: - В ваших речах звучит непоколебимая уверенность в истиности высказываемых вами суждений. Откуда вы-то всё это знаете, если Смерть лишила человека памяти о прежнем бытии, то есть, пардон, Небытии?

Дож с торжественным видом ответил: - Есть люди - редкие особи - у кого Смерть решила отобрать дар забвения, так что они способны презирать взглядом оба мира: Бытия и Небытия. Я - один из этих людей. Ведь тюремному начальству нужно иметь в камере старосту из числа заключенных. Долг старосты - пригля- дывать за своими подопечными, наставлять их и рекомендовать Начальнику тех, кто заслуживает снисхождения. И всё, больше никаких вопросов. Мне больше нечего вам сказать. - Только один, самый последний!-вскричал я.

- Много ли подопечных в вашей "камере"? - Двенадцать. Я знаю из газет, что желающих примкнуть к нам во много раз больше, но наш клуб открывает двери лишь для избранных. Ведь стать любовником или любовницей Смерти - это драгоценный жребий, наивысшая награда для живущего... Мне сзади закрыли глаза повязкой и потянули к выходу. Беседа с Дожем, верховным жрецом касты самоубийц, завершилась. Я погрузился в темноту и поневоле затрепетал, вообразив, что навек опускаюсь в столь дорогую "любовникам" Черноту. Нет уж, господа, мысленно сказал я, вновь оказавшись под синим небом и ярким солнцем, пускай я осужденный преступник, но "снисхождения" мне не нужно - предпочитаю отбыть свой "срок" до конца. А что предпочтете Вы, мой читатель? Лавр Жемайло

"Московский курьер" 29 августа (11 сентября) 1900 г. 2-ая страница