Любовница смерти. Глава вторая
В изгибе диванной спинки и в самом деле было что-то волчье. Стекло дрогнуло (как и накануне вечером, было ветрено), Коломбина зябко поежилась и произнесла заключительные строки стихотворения:
...Нов доме Зверь, снаружи ветер Стучит в стекло.
А будет так: снаружи ветер. Урчит насытившийся Зверь, Но только нет меня на свете. Где я теперь?
И вздохнула. Где ты теперь, избранник Аваддон? Счастлив ли ты в Ином Мире? - Это предсмертное с-стихотворение Никифора Сипяги? - не столько спросил, сколько констатировал догадливый заика. - Интересно. Очень интересно. Дворник сообщил: - А зверь-то и вправду выл. Жилец из-за стенки сказывали. Тут, ваше превосходительство, стеночки хлипкие, одно название. Когда полицейские ушли, этот самый застенный жилец ко мне спускался, полюбопытствовать. Ну и рассказал: ночью, грит, как начал кто-то завывать - жутко так, с перекатами. Будто зовет или грозится. И так до самого рассвета. Он и в стенку колотил - спать не мог. Думал, господин Сипяга пса завели. Только никакого пса тут не было. - Интересная к-квартирка, - задумчиво произнес брюнет. - Вот и мне какой-то звук слышится. Только не завывание, а скорее шипение. И д-доносится сей интригующий звук из вашей сумочки, мадемуазель. Он обернулся к Коломбине и посмотрел на нее своими голубыми глазами, по которым трудно было понять, какие они - грустные или веселые. Ничего, сейчас станут испуганными, злорадно подумала Коломбина. - Неужто из моей сумочки? - деланно удивилась она. - А я ничего не слышу. Ну-ка, посмотрим. Она нарочно подняла ридикюль, чтоб оказался под самым носом у самоуверенного незнакомца, щелкнула замочком. Люцифер, умница, не подвел. Высунул узкую головку, будто чертик из механической шкатулки, разинул пасть и как зашипит! Видно, соскучился в темноте да тесноте. - Матушка Пресвятая Богородица! - завопил дворник, стукнувшись затылком о косяк.
- Змей! Черный! Вроде не пил нынче ни капли! А красавец - такая жалость - нисколько не напугался. Склонил голову набок, разглядывая змейку. Одобрительно сказал: - Славный ужик. Любите животных, мадемуазель? Похвально. И, как ни в чем не бывало, повернулся к дворнику. - Так, говорите, неведомый зверь выл до самого рассвета? Это самое интересное. Как соседа зовут? Ну, к-который за стеной живет. Чем занимается? - Стахович. Художник. - Дворник опасливо поглядывал на Люцифера, потирая ушибленный затылок. - Барышня, а он у вас взаправдошный? Не цапнет? - Почему не цапнет? - надменно ответила Коломбина. - Еще как цапнет. - А графу Монте-Кристо сказала. - Сами вы ужик. Это египетская кобра. - Ко-обра, так-так, - рассеянно протянул тот, не слушая. Остановился у стены, где на двух гвоздях была развешана одежда - очевидно, весь гардероб Аваддона: латаная шинелишка и потертый, явно с чужого плеча студенческий мундир. - Так г-господин Сипяга был очень беден? - Как мыша церковная. Копейки на чай не дождешься, не то что от вашей милости. - А между тем квартирка недурна. Поди, рублей тридцать в месяц? - Двадцать пять. Только не они снимали, где им. Оплачивал господин Благовольский, Сергей Иринархович. - Кто таков? - Не могу знать. Так в расчетной книге прописано.
Прислушиваясь к этому разговору, Коломбина вертела головой по сторонам - пыталась угадать, где именно со- стоялось венчание со Смертью. И в конце концов нашла, с карнизного крюка свисал хвост обрезанной веревки. На грубый кусок железа и растрепанный кусок пеньки смотрела с благоговением. Боже, как жалки, как непрезентабельны врата, через которые душа вырывается из ада жизни в рай Смерти! Будь счастлив, Аваддон! - мысленно произнесла она и положила букет вниз, на плинтус. Подошел азиат, неодобрительно поцокал языком: - Горубенькие цветотьки нерьзя. Горубенькие - это когда утопирся. А когда повесирся, надо ромаськи. - Тебе, Маса, следовало бы прочесть "Любовникам Смерти" лекцию о чествовании самоубийц, - с серьезным видом заметил Монте-Кристо. - Вот скажи, какого цвета должен быть букет, когда кто-то, к примеру, застрелился? - Красный, - столь же серьезно ответил Маса. - Розотьки ири маки. - А при самоотравлении? Азиат не задумался ни на секунду: - Дзёртые хридзантемы. Бери нет хридзантем, модзьно рютики.
- Ну, а если взрезан живот? - Берые цветотьки, потомусьто берый цвет - самый брагородный. И узкоглазый молитвенно сложил короткопалые ладошки, а его приятель одобрительно кивнул. - Два клоуна, - с презрением бросила Коломбина, последний раз взглянула на крюк и направилась к выходу. Кто бы мог подумать, что франт из Аваддоновой квартиры встретится ей вновь, да еще не где-нибудь, а в доме Просперо! Он выглядел почти так же, как во время предыдущей встречи: элегантный, с тросточкой, только сюртук и цилиндр не черные, а пепельно-серые. - Здравствуйте, с-сударыня, - сказал он со своим характерным легким заиканием.
- Як господину Благовольскому. - К кому? Здесь таких нет. Лица Коломбины он в полумраке разглядеть не мог, а вот она сразу его узнала - под козырьком крыльца горел газовый светильник. Узнала и ужасно удивилась. Ошибся адресом? Однако какое странное совпадение! - Ах да, прошу извинить, - шутливо поклонился случайный знакомец. - Я хотел сказать: к господину Просперо. В самом деле, я ведь строжайше предупрежден, что здесь не принято называться собственным именем. Вы, верно, тоже какая-нибудь Земфира или Мальвина? - Я Коломбина, - сухо ответила она. - А вы-то кто? Он вошел в прихожую и теперь смог разглядеть ту, что открыла ему дверь. Узнал, но не выказал ни малейшего удивления. - Здравствуйте, таинственная незнакомка. Как говорится, гора с горой не сходится. - Погладил по головенке дремлющего на девичьей шее Люцифера. - Привет, малыш. Позвольте представиться, мадемуазель Коломбина. Мы с господином Благо... то есть с господином Просперо условились, что здесь я б-буду зваться Гэндзи. - Гэндзи? Какое странное имя! Она все не могла уразуметь, что означает это загадочное появление. Что заике было нужно в квартире самоубийцы? И что ему нужно здесь? - Был в стародавние времена такой японский принц. Искатель острых ощущений, вроде меня. Необычное имя ей, пожалуй, понравилось - Гэндзи. Жапонизм - это так изысканно. Стало быть, не "сиятельство" и даже не "светлость", поднимай выше - "высочество". Коломбина саркастически хмыкнула, однако следовало признать: франт и в самом деле был удивительно похож на принца, ну если не японского, то европейского, как у Стивенсона. - Ваш спутник был японец? - вдруг осенило ее.
