Пелагия и белый бульдог. Гнездо аспидов
- Завтра с утра вам станет гораздо лучше, тетенька, и мы поедем кататься, - тоном непререкаемой уверенности говорил Бубенцов, держа Марью Афанасьевну за запястье и глядя ей прямо в глаза. - Вот только сначала сделаем дельце со стряпчим. Это очень хорошо и правильно, что вы его вызвали. А то, право, стыд и смех - Дроздовку приживалке оставлять. Это все равно как если бы Елизавета Английская завещала корону придворной шутихе. Так, тетенька, не делают.
- А кому же завещать? Петьке с Наинкой? - едва слышно возразила Татищева. - Всё на ветер пустят. Продадут имение, и не приличному человеку, потому что у дворян нынче и денег нет, а какому-нибудь денежному мешку. Он парк выкорчует, в доме фабрику откроет. Джаннетка же ничего менять не станет, всё оставит как есть. Петру с Наиной будет денег давать, они ей как родные, а баловать не позволит.
- Королева Елизавета поступила иначе - сделала наследником Иакова Стюарта, хотя у нее имелись родственники и поближе, чем он. А всё потому, что заботилась о благе своего владения. Стюарт был муж истинно государственного ума. Королева могла быть уверена, что он не только сохранит, но и многократно укрепит ее державу. Знала она и то, что он, будучи бесконечно ей благодарен, восславит ее память и не обидит дорогих ее сердцу сподвижников.
Больше всего Пелагию поразило то, что Владимир Львович ничуть не стеснялся присутствием посторонних. Ну, Таня, допустим, дремала, обессиленно откинувшись на стуле - умаялась за день, но сама Пелагия сидела рядом, у самого подножия кровати, и нарочно стучала спицами как можно громче, чтобы бесстыдник пришел в чувство.
Какой там!
Бубенцов наклонился ближе, по-прежнему глядя Татищевой в глаза.
- Я-то ведь знаю, как увековечить вашу память. Вам не надгробье каррарского мрамора нужно и не часовня. Это всё мертвые камни. Вам же иной памятник потребен, живой и прекрасный, который распространится из Дроздовки по всей России, а потом и по всему миру. Кто продолжит ваше благородное и многотрудное дело по выведению белого бульдога? Ведь для них для всех это глупый каприз, нелепая причуда. Ваша мисс Ригли собак терпеть не может.
- Это правда, - проскрипела Марья Афанасьевна. - В прошлом году она даже посмела завести себе кота, но Загуляй с Закидаем разодрали его напополам.
- Вот видите. А я собачник с детства. У отца были превосходные борзые. Я, можно сказать, вырос на псарне. Нужно еще лет десять, чтобы от этого крепыша, - Владимир Львович потрепал за ухо Закусая, сладко сопевшего под боком у генеральши, - развернулась прочная, устойчивая порода. Назовут эту породу "татищевской", так что и сто, и двести лет спустя...
В этот миг Закусай, разбуженный прикосновением и сосредоточенно наблюдавший за рукой, что рассеянно те- ребила ему ухо, предпринял решительное действие - цапнул своими острыми, мелкими зубками холеный палец.
- А! - коротко вскрикнул Бубенцов от неожиданности и дернул рукой, отчего щенок кубарем полетел на пол, но ничуть не обиделся, а радостно гавкнул, немного помотал крутолобой головенкой и вдруг устремился прямо к двери, прикрытой не совсем плотно, так что оставалась щель.
- Держите его! - в панике рванулась с подушки Марья Афанасьевна. - Таня, Таня! Он опять!
Горничная вскочила со стула, ничего не понимая спросонья, поднялся и Владимир Львович.
Круглый белый задик застрял в узкой щели, но ненадолго. Толстые ножки часто-часто затопали по полу, дверь приоткрылась чуть шире, и Закусай вырвался на свободу.
- Стой! - крикнул Бубенцов. - Не волнуйтесь, тетенька, сейчас поймаю.
Втроем - Владимир Львович, Пелагия и Таня - выбежали в коридор. Щенок белел уже в дальнем конце. Увидев, что его почин оценен по достоинству, торжествующе тявкнул и свернул за угол.
- В сад сбежит! - ойкнула Таня. - Там двери нараспашку!
Закусай бегал быстрее, чем преследователи, - выскочив на веранду, Пелагия едва успела увидеть белое пятнышко, резво прыгнувшее с лестницы прямо в темноту.
- Надо скорее его выловить, а то тетенька с ума сойдет, - озабоченно сказал Бубенцов и скомандовал по-военному: - Ты, как тебя, налево, монашка направо, я прямо. Кричите остальным, чтобы тоже искали. Вперед!
Через минуту сонное спокойствие парка нарушилось многоголосыми воззваниями к беглецу.
- Закусайчик! Закусаюшка! - звала Пелагия.
- Закусай! Иди сюда, скаженный! - тоненько кричала где-то за малинником Таня.
- Господа, Закусай сбежал! - бодрым кавалерийским тенорком извещал разбредшихся по парку гуляющих Бубенцов.
И те не преминули отозваться.
- Ay! - откуда-то издалека откликнулся Петр Георгиевич. - Не уйдет, мучитель! Отыщем и казним!
- Ату его, ату! - заулюлюкал из березовой рощицы Кирилл Нифонтович. - Мисс Ригли, я на поляну, а вы давайте вон туда!
И уже повсюду хрустели ветки, раздавались веселые голоса, рассыпался смех. Начиналась привычная, превратившаяся в ритуал игра.
Сестра Пелагия старательно всматривалась во тьму, прислушивалась - не донесется ли откуда-нибудь знакомое повизгивание. И некоторое время спустя, минут через десять, уже неподалеку от речного берега, увидела-таки впереди что-то маленькое, белое. Ускорила шаг - точно он, Закусай. Уморился бегать и залег под засохшей осинкой, в двух шагах от англичанкиного газона.
- Вот ты где! - тихонько пропела Пелагия, думая только о том, чтобы не вспугнуть сорванца - потом разыскивай его полночи по всем зарослям.
Сбоку в кустах шуршали скорые шаги - видно, кто-то поспешал сюда же.
Монахиня подкралась к щенку, нагнулась и с победительным возгласом "Попался!" схватила обеими руками за круглые теплые бока.
Закусай не пискнул, не шевельнулся.
Пелагия быстро присела. Сердце у нее съежилось, словно расхотев качать кровь, и от этого в груди стало тесно и очень горячо.
Голова у щенка была странно сплюснутая, а, рядом лежал большой плоский камень, блестел под луной влажным пятном налипшей сырой земли. Здесь же виднелась и ямка, откуда камень выдернули.
В смерти мордочка у Закусая сделалась вытянутой и печальной. Сейчас он и в самом деле был похож на ангелочка.
Шаги в кустах всё шуршали, но не ближе, а, наоборот, дальше и глуше. Только теперь Пелагия поняла: кто-то поспешал не сюда, а отсюда.
