Пелагия и белый бульдог. Суаре (Продолжение)
Тренькнул медный колокольчик - кто-то вошел в подъезд с улицы, и Лисицына увидела, что Аркадий Сергеевич аж на цыпочках приподнялся, вытянув шею.
То прибыли Владимир Львович и его неотлучный патрокл Спасенный. Полина Андреевна успела отметить разочарование, скривившее рот художника, и вместе со всеми оборотилась к вошедшим.
Бубенцов слегка кивнул гостям, не сочтя нужным извиниться за опоздание. Хозяйке пожал руку и чуть придержал ее длинные бледные пальцы, отчего Олимпиада Савельевна сразу раскраснелась и похорошела.
- Ну вот все и в сборе! - весело воскликнула она. - Что ж, Аркадий Сергеевич, сезам откройся? - И показала на закрытую дверь салона.
- Так нельзя. Нужно дать возможность опоздавшим выпить по бокалу вина, - возразил художник, вновь оглянувшись на вход. - Право, шампанское куда привлекательней моих скучных пейзажей.
- Пост сегодня, - строго укорил его Тихон Иеремеевич. - А мы с Владимиром Львовичем люди Божьи. Давайте уж, показывайте ваши картинки.
Бубенцов, правда, пригубил бокал, но тут же отставил его. Выжидательно приподняв брови, государственный человек сказал:
- Ну что же, в самом деле. Открывайте. Посмотрим, чем это вы так всех интриговали.
Поджио сделался бледен. Наконец, преодолев волнение и словно бы даже сам на себя осердившись, произнес скороговоркой:
- Хорошо, быть по сему. Итак, дамы и господа, как известно некоторым из вас, я приехал сюда, чтобы сделать ряд работ для выставки в Москве, в Румянцевском музее. Название - "Русь УХОДЯЩАЯ". Поэтический мир старой дворянской усадьбы, образ заброшенного сада, обвитые плющом беседки, предвечерние дымки и прочая романтическая ерундистика. Ах, да что расписывать - смотрите сами.
Каким-то преувеличенно резким, точно отчаянным жестом он толкнул створки, приглашая в салон.
Небольшая выставка - пожалуй, не более трех десятков работ - была устроена просто, но искусно. Чуть подрагивающий свет от газовых рожков не портил изоб- ражение бликами, а, наоборот, придавал черно-белым картинам вид подлинно живой реальности. По обе стороны на стенах висели прелестные пейзажи и этюды, запечатлевшие неброскую, но чарующую красоту дроздовского парка, речного простора, ветшающего помещичьего дома. Зрители медленно проходили вдоль ряда фотографий, одобрительно качая головами, потом достигали стены, противоположной входу, и застывали, не передвигаясь дальше, так что довольно скоро там образовался целый затор.
Полина Андреевна оказалась у заколдованного места одной из первых и тихонько ойкнула, схватившись за сердце.
Под тремя большими, в аршин, работами значилась общая подпись "У лукоморья". На каждой - обнаженная женщина, по всей видимости, одна и та же. Мы говорим "по всей видимости", потому что лицо позировавшей было скрыто. На левой фотографии она сидела на корточках близ воды, голова опущена, длинные волосы свисают вниз, в них вплетены водоросли. На правом снимке натурщица лежала спиной к зрителям, закинув руку поверх головы; передний план - песок, задник - солнечные зайчики по воде. В центре же висел поясной портрет en face: женщина стояла в воде, доходившей ей до бедер, прикрыв руками лицо; мокрые светлые волосы увенчаны короной из лилий, меж чуть раздвинутых пальцев поблескивают искринки смеющихся глаз. Следовало признать, что выполнены работы были с большим мастерством, но все столпились подле них, конечно, не из-за этого.
Выходит, это и был тот прекрасный, ужасающий, небывалый скандал, приближение которого Заволжск уловил своим чувствительным носом! И дело было вовсе не в том, что обнаженная натура. Хоть у нас и медвежий угол, но все же не Персия, и изображением ню, пусть бы даже фотографическим, наших ценителей искусства не смутишь. Нет, тут весь фокус заключался в персоне на- турщицы, стати которой зрители разглядывали с жадным интересом. Она или не она?
Донат Абрамович крякнул, ухватил пятерней бороду, осуждающе покачал головой, но отходить в сторонку не спешил - какое там. Напротив, нацепил пенсне, совсем ему не шедшее, и принялся изучать детали, будто оценивал партию товара.
На Ширяева было жалко смотреть. Он залился краской до самых волос, грудь его порывисто вздымалась, пальцы то судорожно разжимались, то сцеплялись в кулаки. Странен был и Поджио. Он взирал на собственные произведения с болезненной, блуждающей улыбкой, о публике же словно и забыл.
Последним подошел Бубенцов. С видом знатока, склонив голову набок, рассмотрел триптих. Усмехаясь, спросил:
- Кто сия нимфа?
Аркадий Сергеевич встрепенулся, небрежно махнул рукой:
- Так, одна из местных жительниц. Мила, не правда ли?
В этот миг сзади раздался громкий, насмешливый голос:
- Что это вы, господа, там разглядываете? Верно, какой-нибудь шедевр?
В дверях стояла Наина Георгиевна, невыразимо прекрасная в белом, перехваченном широким алым поясом платье, в бархатной шляпе с вуалью, сквозь которую мерцали огромные черные глаза.
Получалось, что главный скандал еще впереди.
- Явились-таки! - выкрикнул Аркадий Сергеевич, делая шаг ей навстречу. - Поздно! Или думали, я шутки шучу?
- Я нарочно, - ответила она, приближаясь к собравшимся. - Любопытно было проверить, какие в вас черти сидят.
С нарочитой медлительностью она обошла пейзажную часть выставки, у одного не особенно примечательного этюдика даже задержалась - вероятно, чтобы поинтересничать. Наконец добралась до кучки, столпившейся возле триптиха. Все поспешно раздвинулись, пропуская ее вперед.
Пока Телианова смотрела на крамольные фотографии, было очень тихо. Полина Андреевна заметила, что некоторые с особенным интересом изучают сзади линию шеи опасной барышни и сравнивают с натурщицей, изображенной de derriere*. Выходило похоже, и даже очень.
Наконец Наина Георгиевна обернулась, и стало заметно, что первоначальной бравады у нее поубавилось, а глаза под тонкой сеткой заблестели как-то уж чересчур ярко - не от слез ли?
- А при чем здесь лукоморье? - громко сказал Кирилл Нифонтович Краснов, очевидно, желая сгладить остроту момента. - Это мотив из Пушкина, "Руслан и Людмила"?
- Точно так, - ответил Поджио, глядя воспаленными глазами на Наину Георгиевну.
- Так это вы русалку представили, вот оно что! "Там чудеса, там леший бродит, русалка на ветвях сидит".
Раздвинув красные губы в безжалостной улыбке, Аркадий Сергеевич протянул:
- Возможно. Или оттуда же из "Руслана", другое... - И прибавил, чеканя каждое слово: - "Ах, витязь, то была Наина".
Без единого слова (и это было самое страшное) Степан Трофимович кинулся к своему однокашнику и бешено ударил его кулаком по лицу, так что художника отшвырнуло к стенке, а из разбитого рта на бороду хлынула кровь.
___
* сзади (фр.).
- Степан, ты что?! - в ужасе вскричал Петр Георгиевич, обхватывая Ширяева сзади за плечи. - Что с тобой? - И вдруг сообразил: - Ты подумал, что это Наина?!
Далее началась сцена решительно безобразная. Несколько мужчин удерживали Степана Трофимовича, который вырывался и ничего при этом не говорил, только хрипел. Петр Георгиевич, закрывшись руками, рыдал в голос. Поджио же, похожий со своим окровавленным ртом на вурдалака, наоборот, захлебывался не то кашлем, не то истерическим хохотом.
Наина Георгиевна вдруг резко повернулась к Бубенцову, с беззаботной улыбкой наблюдавшему за баталией, и спросила звенящим голосом:
- Что, весело вам?
- А то нет, - негромко ответил он.
- Князь Тьмы, - прошептала Наина Георгиевна, испуганно от него отшатнувшись, и еще тише присовокупила непонятное: - Князь и княжна, как сошлось-то...
И, не дожидаясь окончания противоборства, опрометью бросилась вон.
- Госпожа Телианова не вполне овладела искусством покидать сцену, - иронически заметил Владимир Львович, обращаясь к хозяйке. - Просто выйти у нее никак не получается, беспременно выбежать.
Олимпиада Савельевна глядела победоносной Никой - суаре превзошел все ее ожидания.
- Полноте, господа! - громко провозгласила она. - Право, что за ребячество. Это всё шампанское виновато. Приходите завтра на широкое открытие. Думаю, будет интересно.
Только назавтра никакого широкого открытия не произошло, потому что открывать стало нечего. И некому.
