Пелагия и белый бульдог. Те же, да не все
У входа в квартиру, которую до недавнего времени занимал бедный Аркадий Сергеевич, тоже стояло плотное кольцо любопытствующих, и у крыльца грозно пучил глаза полицейский урядник. Перед тем как войти. Пелагия перекрестилась еще раз, и опять не без причины.
Гостиная выглядела почти так же, как накануне, только опустели столы, на которых во время суаре стояли вино и закуски. Тем ужаснее смотрелась картина, открывшаяся взору монахини в салоне. Все фотографии были не только содраны со стен, но и изорваны в мельчайшие клочки, усыпавшие весь пол. Кто-то, находившийся в исступлении, потратил немало времени, чтобы обратить выставку Поджио в совершеннейший прах.
Навстречу товарищу прокурора сбежал по лесенке из бельэтажа деловитый полицмейстер Лагранж, при виде Бердичевского просиявший заискивающей улыбкой.
- Матвей Бенционович, вы? Решили сами? Что ж, правильно.
Он с поклоном пожал руку Бердичевскому, с недоумением воззрился на Пелагию, однако объяснением Матвея Бенционовича остался полностью удовлетворен и в дальнейшем не обращал на монашку ни малейшего внимания. Видно было, что Феликс Станиславович находится в самом великолепном расположении духа.
- Тут что рассматривать, - небрежно махнул он рукой на разгром в салоне, - вы наверх пожалуйте. Вот где картинка.
Наверху было всего две комнаты - спальня и еще одна, где, как уже говорилось, Аркадий Сергеевич расположил фотографическую лабораторию. В нее сначала и заглянули, поскольку она располагалась ближе.
- Вот-с, - горделиво показал Лагранж. - Расколочено вчистую.
И в самом деле, лаборатория выглядела еще ужаснее самой выставки. Посреди комнаты лежал не то разбитый со всего маху, не то растоптанный ногами аппарат "Кодак", а вокруг посверкивающими льдинками валялись осколки фотографических пластин.
- Ни одной целой не осталось, все вдребезги, - всё так же бодро, словно хвастаясь способностями неведомого преступника, объяснил полицмейстер.
- Следы? - поинтересовался Бердичевский, поглядев на двух полицейских чиновников, ползавших по полу с лупами в руках.
- Какие уж тут следы, - ответил один, постарше, подняв мятое, испитое лицо. - Сами видите, будто стадо слонов пробежало. Ерундой занимаемся, осколки складываем. Тут вот внизу каждой пластинки бумажка с названием. "Белая беседка", "Закат над Рекой", "Русалочка". Подбираем уголок к уголку, как в детской игрушке "Собери картинку". Вдруг сыщется что полезное. Конечно, навряд ли.
- Ну-ну. - Бердичевский вполголоса спросил Лагранжа: - А где... покойник?
- Идемте, - засмеялся Феликс Станиславович. - Ночью спать не будете. Одно слово - натюрморт.
Матвей Бенционович, вытерев лоб платком, последовал за синемундирным вергилием по коридору. Пелагия тихонько шла сзади.
Поджио лежал на кровати, торжественно глядя в потолок, будто задумался о чем-то очень значительном - уж во всяком случае, не о какой-то жалкой треноге, которая пригвоздила его к кровати, да так и осталась торчать, зажатая сводом грудной клетки.
- Разумеется, наповал, - показал пальцем в белой перчатке полицмейстер. - Удар, изволите ли видеть, нанесен строго вертикально. Стало быть, убитый лежал, встать не пытался. Очевидно, спал. Открыл глаза, и в тот же миг - царствие небесное. А крушить и ломать убийца уже потом принялся.
Матвей Бенционович заставлял себя смотреть на три сдвинутые ножки, глубоко утопленные в теле мертвеца. Ножки были деревянные, но в нижней части обитые медью и, должно быть, с острыми концами.
- Сильный удар, - сказал он, изображая невозмутимость, и попробовал обхватить пальцами верх треноги.
Не вышло - пальцы не сошлись. - Женщина так не смогла бы. Тяжеловато, да и не ухватить как следует.
- Я тоже так думаю, - согласился Лагранж. - Так что это не Телианова. Дело-то, в сущности, немногим сложнее пареной репы. Я только следователя ждал, а мои уж и полный осмотр произвели. Не угодно ли протокольчик подписать?
Бердичевский поморщился от столь явного нарушения процедуры - протокол осмотра без прокурорского представителя составлять не полагалось, и оттого стал читать бумагу с нарочитой медлительностью. Но всё было составлено идеально - Лагранж полицейскую работу знал, следовало это признать.
- Какие у вас соображения? - спросил Матвей Бенционович.
- Пойдемте, что ли, вниз, в салон, пока этого вынесут, - предложил Феликс Станиславович.
Так и сделали.
Встали в углу пустого салона, полицмейстер закурил трубку, Матвей Бенционович достал тетрадочку. Здесь же пристроилась и сестра Пелагия: ползала по полу, вроде как убирала мусор, а на самом деле собирала обрывки картин, складывала один к одному. Собеседники внимания на нее не обращали.
- Слушаю, - приготовился записывать Бердичевский.
- Круг фигурантов по делу узок. Тех, кто мог иметь хоть какие-то мотивы для убийства, и того меньше. Надо установить, кто из сих последних не имеет алиби, да и дело с концом.
Лагранж был сейчас чудо как хорош: глаза горели огнем, усы победительно подрагивали, рука энергично рубила воздух, специальные термины перекатывались во рту, словно леденцы. Думается, что за последние недели Феликс Станиславович переменил мнение о скучности и неперспективности Заволжья. Чего стоило одно зытяцкое дело! Но там основные фанфары и литавры явно предназначались Бубенцову. Зато здесь, при расследовании этого аппетитнейшего убийства, никто не мог перебежать полицмейстеру дорогу. Опять же появилась прекрасная возможность продемонстрировать хитроумному и опасному господину Бердичевскому свою незаменимость, в настоящий момент находившуюся под большим сомнением в связи с оплошностью Феликса Станиславовича по части взятки.
- Рассудите сами, Матвей Бенционович. - Лагранж снял перышко с рукава товарища прокурора. - Связь ночного убийства с вечерним скандалом очевидна. Так?
- Допустим.
- На суаре у Олимпиады Савельевны, не считая дам, присутствовали десять человек. Ну, господина синодального инспектора и предводителя дворянства мы пропустим, потому что высокого полета птицы, опять же и мотивы не просматриваются. Далее со стороны усопшего были приглашены: управляющий Ширяев, князь Телианов, купец первой гильдии Сытников и помещик Краснов. Со стороны хозяйки - директор гимназии Сонин, присяжный поверенный Клейст и архитектор Брандт. Еще Владимир Львович привел с собой своего секретаря Спасенного.
- Допустим, - повторил Бердичевский, быстро строча карандашиком. - И подозреваете вы, конечно, в первую голову Ширяева, а во вторую Телианова?
- Не так быстро, - упоенно улыбнулся Феликс Станиславович. - На первом круге приближения я не склонен сужать количество подозреваемых. Взять хотя бы дам. Княжна Телианова - главная мишень вчерашнего скандала. Если и не убивала сама, то могла быть вдохновительницей или соучастницей, о чем я еще скажу. Теперь госпожа Лисицына, Пелагия замерла, не до конца сложив карточку с обнаженной на песке.
- Очень необычная особа. Непонятно, что она, собственно, столько времени делает в Заволжске. Я выяснял - вроде бы приехала проведать свою сестру-монахиню. Так что ж тогда по балам и салонам шпацировать? Всюду-то она бывает, все ее знают. Бойка, кокетлива, кружит мужчинам головы. По всем приметам - авантюристка.
Бердичевский смущенно покосился на Пелагию, но та, похоже, уже не слушала - сосредоточенно возилась со своими обрывками.
- Нынче с утра послал телеграфный запрос в департамент - не проходила ли Полина Андреевна Лисицына по какому-нибудь делу? И что вы думаете? Проходила, причем трижды! Третьего года в Перми, по делу об убийстве схимника Пафнутия. В прошлый год в Казани, по делу о похищении чудотворной иконы, и еще в Самаре, по делу о крушении парохода "Святогор". Все три раза выступала на процессах свидетельницей. Каково?
Бердичевский вновь поглядел на монахиню, уже не со смущением, а вопросительно.
- Да, любопытно, - признал он. - Но мы уже выяснили, что женщина такого убийства совершить не могла.
- И все же Лисицына чертовски подозрительна. Ну да Бог с ней, разберемся. А теперь перейдем к подозреваемым первой степени, то есть к тем, кто давно знаком с Поджио и имел или мог иметь основания его ненавидеть. - Лагранж поднял указательный палец. - Первый, конечно, Ширяев. Влюблен в Телианову до безумия, пытался убить Поджио прямо там, на вернисаже, безо всяких ухищрений - еле оттащили. Второй - брат, Петр Телианов. - Полицмейстер поднял и средний палец. - Тут вероятно еще и ущемленное самолюбие. Телианов позднее всех понял, что его сестре нанесено оскорбление, и тем самым выставил себя то ли дураком, то ли трусом. Неуравновешенный молодой человек, дурных склонностей. Состоит под гласным надзором, а я эту нигилистическую публику почитаю способной на любую мерзость. Если уж на государственные устои замахнулся, то что для такого жизнь одного человека? А тут в некотором роде даже извинительно - вступился за честь сестры. Но и это еще не все. - К двум пальцам присоединился третий, безымянный - правда, полусогнутый. - Сытников. Скрытный господин, но тоже со страстями. По имеющимся у меня сведениям, весьма неравнодушен к чарам Телиановой. Вот вам и мотив - ревность к более удачливому сопернику. Донат Абрамович сам разбойничать в ночи не пойдет, сочтет ниже своего достоинства, а вот кого-то из своих молодцов подослать, пожалуй, мог бы. У него все работники сплошь из староверов. Бородатые, угрюмые, на власть волками смотрят. - Феликсу Станиславовичу идея про убийц-староверов, кажется, пришлась по вкусу. - А что, и очень запросто. Надо будет Владимиру Львовичу доложить...
- А кстати уж про Владимира Львовича, - с невинным видом заметил Бердичевский. - Там ведь тоже не всё ясно. Поговаривают, что Телианова бросила Поджио не просто так, а ради Бубенцова.
- Ерунда, - махнул рукой с растопыренными пальцами полицмейстер. - Бабьи сплетни. То есть Телианова по Владимиру Львовичу, может, и сохнет. Ничего удивительного - мужчина он особенный. Но сам Владимир Львович к ней совершенно равнодушен. Да даже если меж ними и было что прежде. В чем мотив-то? Ревновать любовницу, которой нисколько не дорожишь и от которой не знаешь как отвязаться? Пойти из-за этого на убийство? Так, Матвей Бенционович, не бывает-с.
Приходилось признать, что Лагранж прав.
- Что же мы будем делать? - спросил Бердичевский.
- Полагаю, для начала недурно бы хорошенько допросить всех троих...
Полицмейстер не договорил - заметил, что сбоку чуть в сторонке стоит монахиня. Клочки фотографий, аккуратно собранных в квадраты, лежали на полу вдоль стен.
- Что вы здесь все шныряете? - раздраженно воскликнул Феликс Станиславович. - Убрали и идите себе. А еще лучше выметите отсюда весь этот сор.
Пелагия молча поклонилась и поднялась в бельэтаж. Полицейские чиновники, проводившие осмотр, сидели в лаборатории и курили папиросы.
- Что, сестричка-невеличка? - весело спросил давешний, с помятым лицом. - Или обронили что?
Монахиня увидела, что стеклянных осколков на полу уже нет - собраны и разложены, совсем как фотографии в салоне. Проследив за направлением ее взгляда, весельчак заметил:
- Там такие есть, что вам смотреть никак не рекомендуется. Веселый был господин, этот самый Поджио. Жалко, теперь уж не восстановишь.
Пелагия спросила:
- Скажите, сударь, а есть ли здесь пластина с наклейкой "Дождливое утро"?
Сыщик улыбаться перестал, удивленно поднял брови.
- Странно, сестрица, что вы спросили. Тут в перечне "Дождливое утро" есть, а пластины мы не нашли. Ни кусочка. Видно, он ею недоволен остался и решил выбросить. А что вы про это знаете?
Пелагия молчала, сдвинув рыжие брови. Думала.
- Так что с этим самым "Дождливым утром"? - не отставал мятый.
- Не мешайте, сын мой, я молюсь, - рассеянно ответила ему инокиня, повернулась и пошла вниз.
Дело в том, что в салоне не хватало фотографии именно с этим названием. Все собранные из обрывков карти- ны совпадали с оставшимися на стенах подписями - даже те три, с обнаженной незнакомкой, из-за которых произошел скандал. Но от снимка со скромным названием "Дождливое утро" не обнаружилось ни единого, даже самого маленького фрагмента.
- ...И все-таки Бубенцова тоже следует допросить! - услышала она, входя в салон.
Матвей Бенционович и Феликс Станиславович, похоже, никак не могли договориться о круге подозреваемых.
- Оскорбить такого человека сомнением! Одумайтесь, господин Бердичевский! Конечно, я всецело в вашей власти, но... Ну что тебе еще?! - рявкнул полицмейстер на Пелагию.
- Собрать бы здесь всех, кто вчера был, да помолиться вместе за упокой души новопреставленного раба Божия, - сказала она, кротко глядя на него лучистыми карими глазами. - Глядишь, изверг бы и покаялся.
- Марш отсюда! - гаркнул Лагранж. - Зачем вы только ее сюда привезли!
Матвей Бенционович незаметно кивнул Пелагии и взял полицмейстера за локоть.
- А ведь вот что надобно сделать. Молиться, конечно, пустое, но вот очную ставочку, этакий следственный опыт бы произвести очень даже недурно. Соберем всех вчерашних, якобы чтобы восстановить, кто где в какой момент находился да что говорил...
- Превосходно! - подхватил Феликс Станиславович. - У вас истинный криминалистический талант! Непременно вызовем и Телианову. От одного ее вида все эти петухи снова в раж войдут, и убийца непременно себя выдаст. Ведь преступление совершено явно не по холодной крови, а со страсти. Где уж страстному человеку будет сдержаться. Нынче вечером и соберем. А я времени терять не стану - проверю каждого из главных фигурантов на предмет алиби.
- И Бубенцова обеспечьте, это уж обязательно.
- Губите вы меня, Матвей Бенционович, режете без ножа преданного вам человека, - горько пожаловался Лагранж. - А ну как Владимир Львович на меня осерчает?
- Вы смотрите, чтобы я на вас не осерчал, - тихо ответил на это Бердичевский.
