Любовница смерти. Глава шестая
Скорость и тряска были такими, что я думал лишь об одном - не вылететь бы с сиденья. "Дальше пешком, - сказал Гэндзи, велев щофэру остановиться на углу. - Двигатель производит слишком много шума". Юнец остался сторожить авто, мы же двое пошли по переулку. В окнах знакомого дома, несмотря на поздний час, горел свет. "Паук, - пробормотал Гэндзи, стягивая перчатки с огромными раструбами. - Сидит, потирает лапки. Ждет, когда мотылек застрянет в паутине... После того, как я закончу, вы вызовете по телефону полицию. Дайте слово, что не станете меня удерживать". "Даю слово", - послушно пробормотал я, хотя по-прежнему еще ничего не понимал. Дож открыл нам, даже не спросив, кто это явился к нему среди ночи. Он был в бархатном халате, похожем на старинный кафтан. В разрезе виднелись белая сорочка и галстук. Молча посмотрев на нас, Просперо усмехнулся: "Интересная пара. Не знал, что вы дружны". Меня поразило, что сегодня он выглядит совсем не так, как во время последнего заседания - не жалкий и потерянный, а уверенный, даже торжествующий. Совсем как в прежние времена. "В чем причина позднего визита и надутых физиономий? - все так же насмешливо осведомился дож, проводив нас в гостиную.
- Нет, не говорите, угадаю сам. Самоубийства продолжаются? Роспуск зловредного клуба ничего не дал? А что я вам говорил!" Он покачал головой и вздохнул. "Нет, господин Благовольский, - тихо сказал Гэндзи, - клуб свою деятельность прекратил. Осталась одна, самая последняя формальность". Больше он не успел произнести ни слова. Дож проворно отскочил назад и выхватил из кармана "бульдог". От неожиданности я ахнул и отпрянул в сторону. Однако Гэндзи нисколько не растерялся. Он швырнул Благовольскому в лицо тяжелую перчатку, и в ту же секунду с поистине непостижимым проворством ударил ногой в желтом ботинке и гамаше по револьверу. Оружие, так и не выстрелив, отлетело в сторону. Я быстро подобрал его и протянул своему спутнику. "Можно считать это признанием? - в холодной ярости произнес Гэндзи, вдруг совершенно перестав заикаться. - Я мог бы застрелить вас, Благовольский, прямо сейчас, сию секунду, и это была бы законная самооборона. Но пусть всё будет по закону". Просперо сделался бледен, от его недавней насмешливости не осталось и следа. "Какое признание? - пробормотал он. - О каком законе вы говорите? Ничего не понимаю! Я подумал, что вы сошли с ума, как Калибан, и пришли меня убить. Кто вы такой на самом деле? Что вам от меня нужно?" "Вижу, разговор предстоит долгий. Садитесь. - Гэндзи показал на стул. - Я так и знал, что вы станете отпираться".
Дож опасливо покосился на револьвер. "Хорошо-хорошо. Я сделаю всё, что вы хотите. Только давайте лучше перейдем в кабинет. Здесь сквозняк, а меня знобит". Мы прошли через темную столовую и уселись в кабинете: хозяин за письменный стол, Гэндзи - напротив, в огромное кресло для гостей, я - сбоку. Широкий стол содержался в изрядном беспорядке: повсюду лежали книги с закладками, исписанные листки, посередине поблескивал бронзой богатый чернильный прибор в виде героев русских былин, а на краю обнаружилось знакомое рулеточное колесо, выдворенное из гостиной и нашедшее пристанище здесь, в самой сердцевине дома. Вероятно, Колесо Фортуны должно было напоминать хозяину о днях былого величия. "Слушайте внимательно и всё запоминайте, - велел мне Гэндзи, - чтобы потом изложить в отчете как можно точнее". Должен сказать, что к обязанностям свидетеля я отнесся серьезно. Выходя из дому, прихватил с собой карандаш и блокнот, некогда приобретенный по Вашему совету. Если б не моя предусмотрительность, мне сейчас было бы непросто восстановить всё сказанное с такой степенью точности. Благовольский сначала нервно шарил пальцами по зеленому сукну, но потом сделал над собой усилие: левую руку убрал под стол, правую положил на шлем бронзового богатыря-чернильницы и более уже не шевелился.
"Извольте объясниться, господа, что всё это значит, - с достоинством сказал он. - Кажется, вы меня в чем-то обвиняете?" Гэндзи попытался повернуть свое сиденье, но оно оказалось слишком массивным, к тому же толстые ножки утопали в пушистом квадратном коврике, очевидно изготовленном на заказ - аккурат под размер кресла. Пришлось Заике сидеть, повернувшись вполоборота. "Да, я вас обвиняю. В подлейшей разновидности душегубства - доведении до самоубийства. Но я виню и себя, потому что дважды совершил непростительные ошибки. В первый раз - в этом самом кабинете, когда вы, искусно переплетя правду с ложью, разыграли передо мной спектакль и прикинулись благонамеренной овцой. Во второй раз я дал себя обмануть, когда принял хвост дьявола за самого дьявола. - Гэндзи положил "бульдог" на край стола. - Вы отдаете себе отчет в своих поступках, рассудок ваш трезв, действия тщательно продуманы и просчитаны на много ходов вперед, но всё равно вы сумасшедший. Вы помешаны на жажде власти. Во время нашего предыдущего объяснения вы признались в этом сами - с такой подкупающей искренностью, с такой ужимкой невинности, что я дал себя одурачить. Ах, если бы в тот вечер, когда вы разбили кубок, я догадался взять немного жидкости на анализ! Уверен, что это было не снотворное, как вы заявили, а самый настоящий яд. Иначе зачем вам понадобилось бы уничтожать эту улику? Увы, я совершил слишком много ошибок, которые обошлись чересчур дорого...
